Одним движением снял Мирон визжащую рыбу с гнезда, перекинул через плечо, взял гнездо под мышку и покинул Дом Астерия. Как и всегда, видели его только те, кому он показаться хотел. Сегодня же он ни являться никому не хотел, ни сам никого видеть не желал. Хоть и шел привычно, по воде, а дорога предстояла неблизкая, в обход Мёбиусов и Криля Кракена. Эритей был бы обыкновенным островом, кабы не противный тамошний хозяин. К счастью, хозяин этот, омерзительный Герион, как и всякий разумный Древний, тоже боялся Мирона, — Герионовы незаконные плантации корня
Одни неприятности от этого Лабиринта. Но засыпать его имеет право, по древнему пророчеству, имеет право только… Эх, да чего торопить события.
Вот, Щука уже поторопила. Наколбасила, гадина. Наколбасила. Наколбасила.
20
Зделано. Также без докладу никаких канцелярий не заводить.
— С каких это пор, отец Василий, вы столь профессионально интересуетесь народными промыслами? Или у этих поделок есть какое-то значение, на первый взгляд невидимое? Просветите, отец Василий, я совершенно не в курсе дела, подобными игрушками не интересовался даже в детстве.
Иеромонах неодобрительно, исподлобья рассматривал собеседника, и с ответом не торопился. Будучи личным поверенным самого митрополита Фотия в наиболее деликатных делах, Комитет Охраны Державствующей Церкви он посещал регулярно, но заявиться посреди рабочего дня с целым чемоданом игрушек, расставить их по столу заведующего и после этого не говорить ни слова, лишь закатывая глаза — так, словно заведующий и сам должен понимать, в чем дело — это как-то уж чересчур даже для личного поверенного.
— Это не игрушки, Иван Николаевич, — после долгой паузы, наконец, пророкотал гость очень низким, хорошо поставленным голосом. — Отнюдь даже не игрушки. Заблудшие чада, научаемые… нечистым, именуют предметы сии древним русским словом — молясины. Называют их еще молитвенными мельницами кавелитов. К сожалению, чада эти… кавелиты то есть, составляют ныне далеко не одну секту. Еще при старой советской власти сект, использующих в своих гнусных ритуалах эти, как вы их, увы, неверно определили, игрушки, было зарегистрировано более десяти. Сейчас, конечно, Церковь стала Державствующей и без нашего разрешения никакое новое религиозное объединение свидетельства о регистрации не получит, но ересь возросла весьма и продолжает расти — без официального признания. Скажу хуже: все молясины, что видите вы перед собой, изъяты у прихожан Державствующей церкви. Вы, кстати, никогда не слышали вопроса: Кавель убил Кавеля, или Кавель Кавеля?
Хозяин кабинета подавил раздражение и покачал головой. Ему выше головы хватало склок и внутри одной только Благополучно Державствующей; под крылом у него, правда, находились также староверы, но до тех руки уже не доходили, да и не причиняли староверы особых неприятностей. Буддистами занимался один из заместителей, Дозволенными Мусульманами — двое других, Недозволенными — еще двое, кроме того двое — евреями, один — кришнаитами, еще один — зороастрийцами, еще один — хлыстовцами… не по его ли это части? Или это в ведении того, который просто сектами, кажется, Петрович с редкой такой фамилией… На «зе» еще… Хоть стреляй, не вспомнить, — впрочем, да телефон вот он, этот Иоганн Петрович под стеклом. Умственный человек. И хорошо, что инородец: не подсидит начальника.
— Кавелиты — они ведь сектанты, отец Василий? Сейчас вызовем референта… Да вы же знаете, ничего в сектах нет особенного, мало ли их в России… Со всеми Божьей милостью управляемся и управимся, Василий Петрович, сейчас референт подойдет, он про эти игрушки непременно знает все, что надо.
Монах изобразил на лице мировую скорбь пополам с жалостью к безумцам мира сего, претендующим на всезнание; глаза его нехорошо заблестели.
— Если не трудно, Иван Николаевич, — проворковал он, доставая из бювара листок с компьютерной распечаткой, — запросите у ваших референтов численность вот этих сект. Вам тогда ясней будет. Я подожду. — Лист лег на стол перед генералом, и заведующий с интересом прочел: