— Мы это отметили. Но это совсем не одно и то же. Хлысты по большей части ждут конца света, а эти — начала. Невелика в каком-то смысле разница, чисто внешняя, конечно, но, простите, ведь ни единая хлыстовская секта, даже при советской власти, не получила официального разрешения на отправление служб, не была зарегистрирована. И всегда это было от нашей церкви достаточно далеко, я хочу сказать, далеко хотя бы пространстве, а тут, изволите видеть, прямо на собственном пороге… Между тем, насколько я знаю, один из ваших заместителей хлыстами занимается, ведет их учет и помогает нам в их выявлении и преследовании по закону.
— Да, хлыстовство — специальность генерал-майора Старицкого, не исключаю, могут у него быть и какие-то данные о хлыстовцах-молясинцах…
— Кавелитах, господин генерал-подполковник. Сами себя они так не называют, разумеется, но хлысты — это хлысты, их вопрос о Кавеле не интересует, а для этих только на Кавеле все и сходится. Кавель Кавеля — или Кавель Кавеля.
Генерал, пораженный внезапной мыслью, откинулся в кресле.
— Отец Василий, я в тонкостях Писания искушен не слишком, поэтому вы мне на всякий случай скажите: все-таки Кавель Кавеля убил… или Кавель Кавеля?
Настала очередь монаху побледнеть, следом покраснеть, на лбу его выступил пот, и, видимо, холодный. Генерал понял, что сморозил что-то ужасное, налил в стакан воды и быстро протянул монаху. Отец Василий стукнул зубами о край и перевел дыхание.
— Вот так они души и уловляют. Каин Авеля, а не Кавель Кавеля! В церкви многое произносится скороговоркой, и кто-то, где-то, когда-то первый раз ослышался. А что потом на это наросло — сами видите. — Монах указал на выставку игрушек.
— Каин-Авеля, Авель-Каина, Каин-Авеля, Кавель… Тьфу, и в самом деле! — Генерал позволил себе усмехнуться — Право, неудобные имена. Но, как я понимаю, менять их поздно. Для начала мы создадим… подсектор по вопросам кавелизма, я правильно назвал?.. Потом заставим уже зарегистрированные секты пройти перерегистрацию — и, где, возможно, отказать…
— Нет, так просто не получится. — Монах опустил глаза. — У нас есть все основания предполагать, что на вас… как и на нас… будет оказываться определенное давление. И… что давление это будет весьма сильным. Даже исключительно сильным. Ересь имеет распространение не в одном лишь простонародье, хотя там, конечно, его опора. Радеющий с молясиной входит в состояние, по сравнению с которым простой гипноз — тьфу, ничто, тут скорей нужно припомнить опыты эриксонизации, по имени известного Мильтона Эриксона. Или гаитянское изготовление зомби. В общем, самые скверные получаются аналогии. Как вы знаете, в миру я подготовил докторскую…
— Знаю, знаю, — почти ласково перебил генерал, — в условиях Державствования изучение вопросов ясновидения и предикции допускаться не может…
— Это в прошлом, генерал, на сегодняшний день меня, как и вас — интересует одно: пять миллионов, если не больше, погибающих душ. Погибающих оттого, что народ занят размышлением на тему: Кавель Кавеля — или Кавель Кавеля!
— А и в самом деле — Кавель Кавеля, — не удержался генерал, — или Кавель Кавеля?..
Монах замолк чуть ли не испуганно.
— Шутка, отец Василий, шутка. Сейчас мы с вами займемся серьезными делами. — он включил селектор, — Маняша, зайди ко мне.
Лишенная возраста (тридцать? пятьдесят?) секретарша генерала соткалась из воздуха.
— Мне генерал Старицкий нужен. И не Салтавец, не зам, а сам. Словом, нужны оба.
Генерал-майор Старицкий был разыскан мигом, и водворен к генералу-старшему почти одновременно с Салтавцом; младшие чины во мгновение ока становились средними чинами, замы на ходу обрастали замами, согласно числу зарегистрированных ересей, а на роль консультанта — на первое время, до начала Петрова поста — отец Василий скромно предложил себя, и тут же был в этой должности утвержден.
По коридорам забегали молодые люди с опечатанными дискетами; в новообразованный отдел, состоявший пока из почти одних вакансий, перекачивали секретную информацию, час назад еще общедоступную. На подпись министру юстиции готовились бумаги о немедленной перерегистрации одиннадцати культов, при оформлении которых была грубо нарушена законность, другие бумаги спешно стряпались уже напрямую в компьютерах — об упущениях, недопущениях и прочем. Отец Василий, осматривая свой новый кабинет (две сажени на одну с четвертью), заикнулся что-то о высочайшем повелении, но был едва не убит взглядами присутствующих, хорошо знавших, как относится император к мелочам — тот, кто не способен разобраться с ними самостоятельно, не может долее служить и в статском чине коллежского секретаря выходит в отставку. Никому не хотелось превращаться в отставных поручиков, иеромонах же Василий, как принадлежащий к черному духовенству, видать, основательно подзабыл все эти мирское тонкости. Подписи Ивана Блекочихина, генерал-подполковника от воздушной кавалерии, на требуемых документах было достаточно. И ставил он их щедрой рукой допоздна.