Еще несколько слов: вы помните, может быть, того переводчика, который поехал с нами? Этот человек оказался недостоин самого малого доверия. Он подсмотрел и подслушал многое, но, напуганный примером, который я показал ему, до сих пор молчит. Тем не менее, страх перед властями, перед европейцами, перед кем-нибудь еще может в любой момент заставить его стать предателем. Но я не затрудняю себя размышлениями о нем. Если я найду это нужным, я просто раздавлю его, как кузнечика».
Во рту у Вана стало кисло. Читая письмо, он втайне уже радовался тому, что песенка Дорогова и Тенишевского как будто спета и про себя тут же решил забежать вперед и «уличить» европейцев перед Лю, обнаружив содержимое сундучка, но касавшаяся его самого приписка подействовала на Вана, как удар дубины.
Если бы лодочник был менее простодушен, он наверное заметил бы, что с «другом г-на Лю» творится что-то неладное. Но, увлеченный своим усердием, он только изо всех сил старался не нарушить приказания и поскорее отчалить. Вскоре возвратился посланный за провизией мальчик и сампан был уже готов в путь.
Ван не помнил, как он запечатал конверт, как сошел на берег и прощался с лодочником.
«…Как кузнечика…. как кузнечика…» — растерянно повторял он про себя.
Наконец, сампан ловко развернулся при помощи весла, поднял парус и пошел по течению. Ван немного очнулся.
Первая его сознательная мысль была о том, что надо поскорее удирать с этого места, так как попасться здесь г-ну Лю или его брату означало верную гибель. Потом он подумал о европейцах. Теперь единственный шанс на спасение был в том, чтобы правдами или неправдами стать под их защиту и бежать с ними вместе. Но для этого надо было совершить что-то, клонящееся к прямой выгоде Дорогова и Тенишевского, нечто такое, что загладило бы все, чем он в их глазах провинился. Необходимо немедленно бежать в гостиницу и предупредить их… Веско, с доказательствами, с разоблачениями. Рассказать о Пей Фу Кае, об отправке письма и прямо предложить бегство… Иного пути не было. Скрыться одному — на это у Вана не хватало решимости. Да и куда он побежит? Где не достигнет его длинная рука всезнающего и всемогущего Лю? Что станет делать он, если не будет возле него спины, за которую можно спрятаться и кулака, который отразит нападение?..
Чуть не бегом Ван устремился назад в гостиницу. У входа он постоял, отдышался и, успокоившись, насколько мог, вошел. Первым, кто попался ему навстречу, был г-н Лю. У Вана подкосились ноги. Он сел на табуретку и едва нашел в себе силы достать платок и вытереть лицо.
— Вам жарко? — спросил г-н Лю. — Да, день на редкость душный… Вот что, уважаемый г-н Ван, пошлите за рикшами и присмотрите за тем, чтобы багаж был погружен на них осторожно. Мой брат едет сейчас и я хочу воспользоваться случаем отправить с ним мои два сундука.
«Раздавлю, как кузнечика…» — мелькнуло в голове Вана, но он уже несколько справился со своим страхом и мог, по крайней мере, говорить.
— Уважаемый г-н Лю, — сказал он, вставая, — я спешу исполнить ваше приказание.
Гостиничные слуги погрузили, с помощью Вана, на ветхие колясочки рикш тяжелые сундуки. У Цзы Фу пошел на пристань пешком и г-н Лю отправился проводить его.
— Прошу вас никуда не отлучаться, — обратился он к Вану на прощание. — Когда я вернусь с пристани, я хочу поговорить с вами.
Ван следил, как колыхающиеся на ухабах коляски с сундуками и худощавые фигуры г-на Лю и его брата исчезли в вечернем сумраке. Потом он опрометью бросился в комнату к Дорогову.
Павел Александрович и Тенишевский сидели друг против друга за столом. Тенишевский в одной фуфайке без рукавов и в коротких трусиках, с головой, повязанной полотенцем, Дорогов почти голый, в купальном костюме и холщовых башмаках. В комнате было душно и смрад москитной свечи, перемешанный с табачным дымом, наполнял ее сизыми слоями. Лица обоих были угрюмы и решительны. Они ссорились.
Но Ван не заметил этого.
— Джентльмены… — воскликнул он, — я пришел к вам…
— Вон отсюда, — вскричал Тенишевский, вставая, — пока я не проломил вам голову!
Ван выскочил из комнаты, как бумеранг.
«Они даже не захотели выслушать!..»
Он опустился на табуретку возле столика под прибитыми накрест старинными мечами и оставался так в тупом оцепенении, без мыслей и надежд. Мало-помалу гостиница затихала. Слуга неторопливо пересек дворик и исчез в глубине коридора. Душная, тяжелая ночь налегла на город. На улице стал накрапывать дождь. Девушки в своей комнате сначала разговаривали вполголоса, потом затихли. Тася в розовом халатике вышла, постояла и поднялась по лестнице на крышу.