Земля в иллюминаторе (СИ)

— Ну, как видишь, мы не читаем мысли друг друга. Но есть мечтатели — я говорю это с уважением — есть мечтатели среди генетиков, которые верят в то, что модификаций келп-тла было значительно больше, чем те, о которых мы знаем, и что у людей Золотого Века был фактически готовый рецепт для создания сверхчеловечества. Они верят в это примерно так же, как я верю в Аджелика Рахна и в ковчег.

— Как же много ты знаешь, — прошептал Тави.

— Ты даже не представляешь, сколько я забыл, — весело отозвался Ивара. — Ну что, Хинта, теперь твоя очередь. Дай ответ на свой же четвертый вопрос. Удиви нас гипотезой о том, кто в Шарту может что-то знать об исчезновении моих друзей.

— Фирхайф, — сказал Хинта.

— Фирхайф, — повторил Ивара. — Ты говорил раньше, что это единственный взрослый, с которым вам с Тави удалось подружиться до меня.

— Ну, это не совсем справедливо, — возразил Тави. — Это Хинта знает его с детства, а я так… В основном я с ним встречаюсь, когда Хинта рядом. Он отличный старик и один из лучших людей, кого я знаю, но я бы не назвал его своим другом в том смысле, в каком дружим мы втроем.

— Ладно, — согласился Хинта, — буду говорить за себя. Для меня он друг. Он машинист тихоходного поезда. А это значит, что он и его помощники — единственные из жителей поселка, кто каждый день поднимается над Экватором. Над Экватором ведь ничего нет — он сверху ровный, как отличная дорога. Я бы удивился, если бы Фирхайф не заметил тогда лагерь, который стоял в нескольких километрах от него.

— Интересно, — сказал Ивара.

— А еще он помнит все и всех. Много общается с людьми. И он помнит времена, когда Шарту еще стоял у моря. Он утверждал, что помнит тамошние тропы. И с ним легко будет поговорить. Он любит, когда его спрашивают о былом. Единственное, что плохо — тебе придется много ему о себе рассказать, потому что он считает, что за истории платят историями.

— Справедливо. Но я почти уверен, что он останется доволен беседой со мной.

— Ты собираешься сказать ему всю правду? — удивился Тави.

Учитель мотнул головой.

— Нет. Хорошие люди сами ищут суть, а не вытягивают из собеседника крупицы разоблачающих фактов. Если Фирхайф хороший человек, он в самом моем вопросе найдет всю нужную информацию обо мне. Мне ведь в любом случае придется рассказать ему о лагере моих друзей и о том, как они исчезли. А то, что я их потерял — это и есть суть последних десяти лет моей жизни, и главное объяснение моей поездки в Шарту.

Тави кивнул. Ивара перевел взгляд на Хинту.

— Ну вот, мы дали четыре вполне достойных ответа на четыре твоих прекрасных вопроса.

— По большей части, да, но…

Хинта собирался вернуться к некоторым прежним темам, хотел попробовать выпытать у учителя сведения о других зацепках, которые воля ковчега оставила в истории. Однако на середине фразы он осекся. Когда он начал произносить это свое «но», у Ивары сделался особенный взгляд — измученный, и в то же время насмешливый, недобрый; он словно говорил: «Тебя гонит вперед твой пытливый ум, и ты забываешься. Но ты не должен забываться. Потому что это путь, в конце которого зала из твоего видения, и в этой зале лежат трупы несчитанных десятков энтузиастов, многие из которых, наверное, еще детьми услышали про ковчег. И вот ты бежишь им вслед. Ты думаешь, что эта тема не сможет растравить твою душу, забрать твое время, уничтожить твою жизнь. Но она сможет. Потому что ты ничем не лучше тех мертвецов. А я устал. И я заслуживаю, чтобы ты меня уважал, не как равного, а как старшего — даже когда мы на «ты», Хинта». Этот взгляд был как поток отравленной ледяной воды, и Хинта ощутил, как сама его распаленная душа остывает и съеживается под ним.

— Нет, — поспешно исправился он. — Просто «да», и никаких «но».

Ивара усмехнулся. Даже Тави, кажется, понял и оценил этот момент — как Хинта меняет свое решение под взглядом учителя — но ничего не сказал. А потом в палату вошел медик — тот самый, который вчера ругался с матерью Тави.

— Тошнит? — с порога спросил он.

— Нет, — сказал Тави, — мне лучше.

— Тогда твой друг поедет вперед, — объявил парень. Шрам у него на лбу быстро заживал.

— Я? — уточнил Хинта.

— Ты, кто же еще.

В палату потянулись робокаталки. Хинта ощутил, как под его матрас проскользнули тонкие руки-захваты, а потом его мягко подняли в воздух и переложили. Медик развернул к себе терминал каталки и набрал на нем адрес назначения.

— Кстати, мы ведь с тобой сегодня еще не здоровались.

— Я рад Вас снова видеть, пта. — Хинта еще говорил, а каталка под ним уже ожила и мягко понесла его прочь из палаты. Потянулись часы новых процедур.

_____