Земля в иллюминаторе (СИ)

Подтверждая его слова, картинка начала усложняться, обретать подробности. Ауры остались, но потускнели, поверх них черно-серыми, буро-красными, серо-фиолетовыми тонами проступил материальный мир. Шел дождь — штриховка движущейся пелены, медленный танец бурлящих луж. Хинта почувствовал сжимающийся в груди комок ужаса — таким страшным казался этот мир: полупрозрачный, зыбкий, обесцвеченный, однако полный энергий. Ауры появлялись не только над Экватором, они были повсюду, далекими дугами охватывая весь небосклон. Для омара реальностью было то, что ускользало от человеческого восприятия: каждое мгновение он ощущал, что стоит на поверхности планеты, созерцал скругленность горизонта, видел слабые отблески падающих вниз космических лучей. Да и сам горизонт был для него неровным — какие-то зоны казались светлее, какие-то темнее, а в бесконечной дали двигались непонятные блики фиолетового мерцания.

— Эти шевелящиеся поля, — сказал Хинта, — опять напоминают мне свечение плохой лавы. Я уже устал всюду замечать этот оттенок.

Омар запрокинул голову. С тошнотворной скоростью линии Экватора скользнули вниз, и немигающему взгляду чудовища открылась пропасть дождливого неба. В призрачной, слизисто-серой глубине играли огни энергетического сияния — невидимая людям страшная красота.

— А звук есть? — спросил Тави. Ивара наклонился к терминалу, коснулся сенсоров, и с неожиданной силой в комнату ворвался шум дождя. Он был глухим, вибрирующим, словно проходил сквозь цепочку каких-то странных перепонок и мембран. А потом появился голос.

— Кежембра вега дашаран, — бормотало чудовище, — инвала ситуишь танак. И я акаша кежембер. Вытаю вдра сафарают.

— С кем он говорит? — испуганно спросил Хинта.

— И где лагерь? — присоединился к нему Тави. — Почему мы ничего не видим? Неужели мы ошиблись временем? Он был там до или после? И упал сам по себе? Он из другой истории?

Учитель предупреждающе поднял руку.

— Гезангра виврахат таликахин. Наварают нигану гре. Де кежембер шахар. Сикаджа одабун мохаб.

— Это молитва, — шепнул Ивара. — Ритуальный текст.

Омар умолк. Теперь сквозь дождь можно было расслышать еще один звук — шум декомпрессии, хлопанье ткани, потом шаги.

— Как самочувствие? — донесся издалека чей-то голос.

— Кра! — взревел в ответ омар. — Хар, хар. Кежем стигайса Варн. Агара дашаран! — Он попытался вывернуть голову, и в результате они увидели, что он закован и распят. Полумеханические руки твари были вдеты внутрь хитрых колодок, сваренных из обрезков толстого металлического бруса, на плече запеклась кровавая нанопена. Дула его орудий смотрели в небо, а когти, не находя себе цели, хватали воздух.

Между тем человек был все ближе.

— Ни тахам дебем, — уже не так громко произнес он. — Спокойно, большой парень. Время твоего плена, возможно, подходит к концу. Если все пойдет по их плану, то скоро я буду вынужден дать тебе свободу. Полагаю, ты попробуешь убить и меня.

— Ты — ничтожество, не имеющее опыта прежних жизней, знающее лишь влагалище матери, такой же перворожденной, как и ты сам, — на человеческом языке отозвался омар. — Вы рождаетесь, и лишь потом можете убивать. Мы убиваем, и лишь потом можем родиться. С чего бы мне ценить твою жизнь, ты, не переходивший Акиджайса?

В этот момент запись оборвалась. Голограмма сначала стала ярко-фиолетовой, потом черной, звук дождя сменился пустым электрическим шипением. Тави отпустил руку Хинты.

— Что-то не так с иерархией видео-файла, — сказал Ивара.

— Он был пленником! — осознал Хинта.

— С кем он говорил? — спросил Тави.

— С Кири. Это был голос Кири Саланы.

— Он хотел чего-то плохого? Твой друг, Кири, он хотел…

— Я должен узнать, что было дальше. — Ивара вернулся к терминалу и непослушными руками начал пролистывать предыдущие стадии своей работы. Мальчики снова увидели линии запаралеленных видео-файлов. Теперь Ивара увеличил их и рассматривал более подробно.

— Здесь, — показал он, — происходит обращение к более глубокой памяти. Давнее воспоминание внутри потока запоминания. Из-за этого нас выбило.

— Омар говорил на нашем языке, — сказал Хинта, — а Кири — он говорил на их языке!

— Это смесь многих диалектов, но понять ее не так сложно. И я, и мои друзья могли бы с ним кое-как объясниться на любом из этих диалектов, или на всех сразу.

— И что же омар говорил? — спросил Тави.

— Он восхвалял Кежембер и просил Кежембер принять его. Это походило на молитву смертника. А потом, когда пришел Кири, омар сказал ему, что Кежембра гневается.

— Кто такой Кежембер?

— Не знаю. — Ивара передернул плечами. — Возможно, у омаров есть нечто вроде бога.

Он яростно перемещал, соединял, делил файлы; окно голограммы постоянно изменяло свой облик. Наконец, заново запустилась сборка видео.

— Если у меня получилось, то мы теперь увидим не просто запись. Мы увидим его мысли. Больше, чем пять последних минут жизни. Думаю, даже сейчас мы смотрели не самый конец. Эта сцена была где-то за пару часов до его гибели. Ну а далекие воспоминания — им могут быть годы, я даже примерно не представляю, что мы сейчас увидим.