Земля в иллюминаторе (СИ)

Станция занимала двор с парой неуклюжих складских ангаров, грузовые шлюзы которых выходили сразу на две улицы. Здесь, как и всюду, прокатился разрушительный шквал огня: один из ангаров горел, крышу другого пробила бомба — она взорвалась внутри, выбив все окна. Двор был открыт, сетчатые ворота дряхло обвисли — это сделала не война, а годы человеческого небрежения. Уцелевшие подростки забежали внутрь и, задыхаясь, повалились между припорошенных снегом старых рободжипов. Они достигли цели, они все еще были живы, и почти все теперь испытывали чувство ложного облегчения. Наступила пауза. Грохот канонады уже не пугал. Хинта сидел на земле, привалившись спиной к колесу машины, и зачарованно смотрел вверх, на языки пламени, ползущие вдоль края крыши догорающего ангара.

Только Тави сумел остаться сосредоточенным.

— Это место уничтожено.

Его слова отрезвили остальных

— Двана! Эй, Двана! — окликнул Круна. — Что дальше? Что конкретно мы должны были здесь взять? И куда потом?

Но Двана почему-то не ответил. Он полулежал, распластав руки и ноги по снегу, упираясь плечами в борт какого-то заржавленного контейнера. Его лицо было запрокинуто вверх, и он, как и Хинта, смотрел на огонь.

— Двана, — снова позвал Круна. Прогоревшая пластиковая накладка с тихим скрипом отделилась от здания ангара и, мягко изгибаясь, начала оседать вниз. Чад пожаров смешивался со снегом и с темнотой.

— Он не в себе, — сказал Хинта.

— Заткнись, — грубо ответил Круна. — Эй, Гиди, встряхни нашего друга. Без него мы можем пропасть.

Гиди был чуть младше Круны, но старше всех остальных. После долгого бега и всех страхов этой ночи эти двое, пожалуй, ощущали себя лучше других: оба были крепкими спортивными парнями — ловкими, тренированными, широкоплечими, оба уже созрели, чтобы кутить и драться в кувраймах, дурачиться с девушками, батрачить на полях и воевать за эту беспощадную землю.

Гиди на четвереньках дополз до Дваны и достаточно сильно хлопнул того по плечу. Но Двана не проснулся, лишь еще больше обмяк и безвольной куклой повалился на бок. Его громкая связь, как и у всех, была включена, но ребята не услышали ни звука.

— Двана! — рявкнул Круна. Гиди встал на колени и каким-то беспомощным жестом потянул мальчика назад. Но Двана не выпрямился — его тело странно отяжелело. Хинта заглянул сквозь экран шлема в лицо своего бывшего приятеля и замер.

— Он что? — спросил Круна.

— Не знаю, — испуганно сказал Гиди. — Я ничего ему не делал. Двана, эй, Двана, очнись.

— Он умер, — тихо произнес Тави.

— Не смей это говорить! — заорал Круна. Он тоже пополз по снегу, остановился у тела, начал теребить и дергать его.

— Не может быть, — бормотал Гиди. — Я ничего ему не делал. Он не должен умирать. Он должен быть в норме.

Хинта в оцепенении наблюдал за этой сценой.

— Конечно, ты ничего ему не делал, — успокаивающим тоном говорил в ответ Круна. — Ты просто его будил. Двана, эй, друг, очнись.

— Переверните его, — подал голос Хорда. — Вдруг рана на спине.

Хорда был младше Круны и Гиди, но старше Тави, Хинты и Дваны. Он сидел на снегу, плотно поджав колени к груди, и часто вертел головой — смотрел на небо и по сторонам во тьму, словно боялся, что ночь в любой момент может извергнуть из себя новый смертельный подарок.

— Перевернем его, — повторил Круна. Они с Гиди перевернули Двану лицом вниз, отряхнули его спину от снега. Там не было раны. Не было повреждений и на кислородном ранце скафандра. Двана был совершенно цел. И все же он не шевелился. Его пустой измученный взгляд был устремлен в никуда.

— Он умер, — повторил Тави. — Нас осталось всего шестеро.

— Но на нем нет ни царапины, — возмутился Гиди.

Круна повернулся к Тави.

— Ты обсчитался. — Его голос был странным, нечетким. — Нас шестеро, потому что он жив.

— Он не мог умереть, — ни к кому не обращаясь, произнес Гиди. — Так не умирают. Так не умирают на войне.

— Нет, это ты обсчитался, — сказал Тави. — Вместе с Дваной нас оставалось семеро. Теперь нас шестеро. Я, Хинта, Ашайта, Хорда, Гиди и ты.

— А… — понял Круна, — ты посчитал это… — Он небрежно кивнул куда-то в направлении Хинты и Ашайты.

— Он не мог умереть, — в который раз повторил Гиди. — Его же ничем не убило.

— Мой брат — человек, — тихо и напряженно произнес Хинта, — а Двану убил страх. Он не знал, как ему дальше жить, и умер, потому что это было проще всего.

— Что ты сейчас сказал? — переспросил Круна.

— Что Ашайта — человек, — ответил Тави за Хинту.

— Да, — вскинулся Круна, — точно. А я-то думал, мне послышалось. Но еще мне послышалось, что ты назвал Двану трусом. Ты ведь этого не говорил, да, Хин? Ты ведь не мог этого сказать? Хотя бы потому, что это ты — отродье самой трусливой семьи во всем Шарту. А символ вашей трусости ты сейчас обнимаешь и прижимаешь к себе. Этого слюнявого улипку-омареныша.