Земля Великого змея

Без приключений миновав просматриваемый участок, Мирослав перемахнул невысокий заборчик из массивных камней, огораживающих свалку. Поморщился от шибанувшей в нос вони. Жирная зеленая муха села на его запястье и принялась мыть лапки. Мирослав брезгливо смахнул мерзкое насекомое. Другая муха опустилась на плечо и тоже принялась мыть лапки. Воин щелчком отправил ее вслед за товаркой. Еще несколько мух приземлились на его колено. Одна попыталась устроиться на глазу и две на губах. Одним широким взмахом русич смел всю эту нечисть, но сотни других мух тут же попытались занять их место. Отмахнуться от этих так просто не получилось, а следом налетела еще одна волна насекомых. Они мгновенно залепили рот и глаза, полезли в нос, завозились в волосах. Во всем надо искать хорошее, думал он, отплевываясь, отхаркиваясь, отсмаркиваясь, — охранять это место никому и в голову не придет. Воин стащил с пояса рубашку и намотал ее на голову.

С накидкой на голове стало значительно легче, хотя мухи и продолжали со всех сторон атаковать открытые участки тела. Медом вам тут намазано, что ли, ворчал Мирослав, перебираясь через завалы отбросов и обломки мебели. Рубаха мешала смотреть, поэтому он часто спотыкался, ударялся о какие-то углы. Под ногами что-то противно расползалось и хлюпало.

Удар в макушку чем-то тяжелым и острым чуть не поверг его прямо в грязь. Еще один. Мирослав с трудом устоял на ногах и обернулся. Если бы не молниеносная реакция, он мог бы остаться без глаза, а так острый клюв лишь скользнул по щеке, оставив на ней красный, набухающий кровью рубец. Привлеченные белым цветом рубахи местные чайки решили попробовать ее и на вкус.

— Поди! — шикнул воин, стукнув чайку кулаком. Та отлетела с возмущенным криком, а на воина тут же навалилась другая и начала долбить затылок с настойчивостью рудокопа из Хумских[41] земель.

— Вот напасть, — пробормотал воин, сдернул с себя рубаху и хлестнул чайку тяжелым рукавом, сбив ее в грязь. Но видом поверженного врага он насладиться не успел, сонмы мух снова полезли в глаза, нос, рот. Маленькие острые лапки заскребли по свежей ране. Вот это было совсем ни к чему, занесут грязь, гноище пойдет, распухнет харя, аки луна в полнолуние. Вонючая чайка, обиженная на грубое обращение, уселась на плечо и долбанула клювом в ухо. Русич взвыл и попытался ухватить мерзкую птицу, но та вырвалась, оставив в его руке лишь несколько липких перьев. Вторая чайка атаковала его с другого бока, а за ней прилетела и третья, и четвертая. Гомон поднялся невообразимый.

Прижав рубаху к лицу и не обращая внимания на дождем сыпавшихся за ворот насекомых, отмахиваясь свободной рукой от наседающих пернатых, Мирослав почти на ощупь добрался до противоположного края свалки. Бросив рубаху, перевалился через ограду и затих в ее тени. Мухи и птицы как-то враз отстали, словно вокруг поля была проведена магическая черта, за которую этим мусорным демонам ходу не было.

Ничего себе, думал он, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Иной час горячей сечи не отнимал столько сил и не оставлял на его теле столько ран. Щеку покарябали, еще шрам будет, ухо порвали, на маковке дырка небось. А как с этим в соленую воду лезть? Мирослав представил, как будет саднить раны попавшая в них соль из озера, и его передернуло.

Однако некогда разлеживаться. Отерев грязной ладонью кровь с лица, он побежал к каменоломням, забирая подальше от широких ворот и грунтовки, вливающейся в мощеную дорогу. По мере приближения к краю вырытого поколениями рабов глубокого котлована его раны начали все сильнее чесаться от пыли, облаком висевшей над разломом. Мирослав хотел обойти дыру в земле стороной, но не выдержал, подполз поближе к краю. Заглянул.

Огромная яма сплошь была наполнена согнутыми, припорошенными белой пылью спинами людей. Выступающий пот скреплял взвесь и превращал ее в некое подобие известкового панциря. Воин оторопел. Ни мотыг, ни молотов для разбивания камней в руках у них не было. Согнувшись пополам, они бронзовыми скребками стачивали дно котлована и собирали пыль в двойные мешки. Подростки по трое-четверо оттаскивали мешки ближе к воротам, где их должны были забирать носильщики. Надсмотрщики в стеганых панцирях трудились в поте лица, охаживая голые спины длинными гибкими палками. После каждого удара на белой пыли отчетливо проступали кровавые рубцы.