Земля воды

Или же кульминация не была еще достигнута, даже и в явной роскоши Кесслинг-холла? Если время ее пришло в эпоху взлета не Джорджа с Элфредом, но Артура, который, пока его отец и дядя попыхивали своими честно заработанными сигарами в Кесслинге, уже принимал дела в Гилдси и который в 1872 году – когда на эль «Аткинсон» поступали заказы уже из всех восточных графств и когда особый светлый сорт, известный как «Аткинсон-Индия», регулярно отправлялся за тысячи миль от дома, в Бомбей, – прибавил к Аткинсоновым владениям (пойдя по вполне проторенной дорожке) еще одну провинцию, женившись на Мод Бриггз, дочери Роберта Бриггза, владельца мукомольной компании «Большая Уза»?

Неужто развитие коммерческих предприятий не ведает границ? Однако не следует ли нам говорить лишь о развитии коммерции, а не о развитии Идей – тех Идей, которые у Аткинсонов родятся как бы сами собой? Потому что нынешние Аткинсоны, братья и сын, хотя они первыми, при необходимости, сошлются на грубые факты – на нормы прибыли и объемы продаж, на мешки с солодом, бочонки с элем, челдроны [20] угля, – способны также, под настроение, а настроение приходит все чаще и чаще, отодвинуть материальное на задний план и утверждать, впадая по ходу в самоотверженное, чуть не до полного самоотречения, состояние духа: мол, единственное, что ими движет, есть благородная и лишенная всякой личной корысти Идея Прогресса.

Да разве не возделан, не окультурен и не причастился их трудами благ цивилизации целый регион и разве они на том остановились? Разве не мучились, не трудились они долго и неустанно как в зале муниципалитета, так и в совете компании – и все ради блага сограждан? Разве они не учредили от щедрот сиротский приют, городскую газету, городской зал для общественных мероприятий, школу для мальчиков (черная школьная форма), баню – и пожарную станцию? И разве не свидетельствуют все эти их труды и многие другие в пользу двигавшей ими великой Идеи; в пользу того, что всякий частный интерес подчинен Национальным Интересам и все частные империи суть данники Империи Великобританской?

Что происходит с нашими фенлендскими выселками, которые представляли собой когда-то всего лишь холмик из засохшей грязи с часовенкой под камышовой крышей на верхушке оного и были ой как далеко от большого мира?

Сколько раз над украшенной девизом аркою входа на Новый Пивоваренный воспарит, чтоб гордо реять, «Юнион-Джек» [21], дабы отметить очередную дату, очередной прилив патриотизма? Сколько раз на заседаниях совета компании Джордж, Элфред и Артур, рука на лацкане, будут делать паузу и отвлекаться на злободневные темы имперской политики? И сколько раз бутылки и бочонки Аткинсонова эля станут подлаживаться под очередное чудо, очередное празднество? «Гранд-51»; «Императрица Индии»; «Золотой юбилей»; «Бриллиантовый юбилей»?..

К чему эти вечные поиски знаков? Эти суеверия? И почему так не хочется четко означить точку зенита? Потому что, означив зенит, мы тем самым предполагаем начало упадка. Потому что, если построена сцена, спектакль должен идти бесконечно. Потому что впереди всегда должно маячить – и не вздумайте его отрицать – будущее.

И все-таки, когда в 1874 году Артур Аткинсон избирается членом парламента от Гилдси и завершает свою первую речь фразой, снискавшей бурные и продолжительные аплодисменты: «Ибо мы – не хозяева настоящего, мы – слуги будущего», знает ли он, что имеет в виду? Имеет ли он в виду то, что сказал? А может быть, он просто пытается скрыть за жестом жертвенным и noblesse oblige самодовольную привычку знать, что на самом-то деле он и есть – хозяин настоящего, и оттого такими громкими и радостными криками «слушайте, слушайте» разразились его товарищи по демократически-консервативной фракции? Не склонен ли он видеть в будущем всего лишь бесконечное продление настоящего? Видит ли он, что несет с собой это самое будущее? Видит он, как в будущем придется (в самом начале двадцатого века, в настоящем моего отца, в моем собственном тоже, когда по рукам еще будет ходить великое множество медных монет в один пенни с полустертым профилем Виктории) жаловаться на утрату уверенности в себе и во всем прочем и устало объяснять, отчего оно так получилось?

Куда и как мы идем? Вперед, чтобы опять обратно? Вспять, чтобы удобнее потом вперед?