Земля воды

Затем все разъяснилось: миссис Аткинсон будет похоронена на погосте у церкви Св. Гуннхильды, на участке (которого ни единый из прочих прихожан так и не рискнул занять), примыкающем к могиле мужа. И да упокоит Господь их души. В знак уважения к ней, предмету любви и скорби не только ее собственных детей и внуков, но и всего города, пивоваренный завод в день похорон будет закрыт, распивочным заведениям и магазинам также рекомендовано приостановить работу. Процессия проследует по Водной улице, вдоль набережной Узы, мимо ворот пивоваренного и далее к церкви Св. Гуннхильды. Заупокойная служба начнется в одиннадцать часов утра.

И город возрадовался – если город вообще может возрадоваться по случаю похорон. Потому что ничего нет лучше примирения под конец, дабы претворить скорбь в улыбку, и чтобы тысяча вопросов не вертелась больше на языке. И нет ничего лучше малой толики пышности, чтобы даже и в скорбях на душе стало легче.

В своем дворике на берегу Узы, неподалеку от коптильни Катлека, где есть даже собственный маленький причал, у которого Аткинсоновы лихтеры разгружают заказанный им камень, гранит или мрамор, Майкл Джессоп («Сооружение памятников и резьба по камню») всю ночь не смыкает глаз, любовно выполняя вместе с подмастерьями самый-самый, особенный и престижный заказ. Очень может быть, что время от времени он останавливается, пытаясь вызвать в памяти искусные движения дедова резца, когда дед резал точно такой же камень, силясь достичь, как силился когда-то Тоби Джессоп, ворсистого жизнеподобия двух печально поникших ячменных колосьев, и смахивает – что уже и вовсе не похоже на специалиста по надгробьям – набежавшую слезу.

Но – это слеза или просто капля, пробившаяся сквозь одну из множества зловредных прорех в висящем на шатких деревянных шестах навесе из просмоленной парусины, под которым он, собственно, и работает? Потому что снаружи-то пошел дождь.

И утром, в день похорон, дождь все еще идет. Не то чтобы ливень, не стоит стеной, но льет с той ровностью и упорством, которых, и жители Фенов давно приучены к таким вещам, нельзя не брать в расчет. По всему бассейну Узы и Лима они в это утро отслеживают уровень воды, загружают топливом дополнительные насосы и возятся у заслонок и аварийных водосбросов. Крики – отцов дед с братьями – сплевывают в грязь и бормочут под нос насчет «нынче лишнего не поспишь». А дождь между тем расходится. Более того, если в тот день дождь шел в Фенах, шел он и в холмистых регионах к югу и западу, откуда текут те самые реки, для коих Фены – бассейн; и, если верить собранным впоследствии свидетельствам очевидцев, особенно сильный дождь прошел над Кесслингом, над Кесслинг-холлом и над теми норфолкскими холмами, где исток Лима.

Братья, которые в результате своего решения схоронить Сейру рядом с мужем перешли из разряда солидных и трудолюбивых деловых людей в разряд едва ли не общегородских героев, ничего не имеют против дождя. Дождь на похоронах кстати: он прячет человеческие слезы и намекает на слезы небесные. В нем, при желании, можно углядеть добрый знак – особенно если вспомнить Сейрино кликушество насчет пожара. Процессия следует по Водной улице, и скорбящие склонны видеть в том, как быстро никнут под дождем черный креп, и черные конские плюмажи, и вся траурная бутафория, еще одно свидетельство неподдельной и самозабвенной всеобщей печали. Также и среди владельцев магазинов и ремесленных мастерских, которые выстроились вдоль улиц с непокрытыми головами, так, что вода ручейками течет им за шиворот, тех, кто видит в дожде добрый знак (помните, как неуместно ярко сияло солнце в день похорон старого Тома?), намного больше, чем тех, кто видит в этом знак дурной.

Процессия неспешным шагом следует мимо ворот пивоваренного завода, и единственно у входа в церковь Св. Гуннхильды заметны признаки неподобающей в такой скорбный день суеты; поджидающие там появления кортежа настоятель, пономарь и похоронная команда мысленно подгоняют катафалк, потому что, несмотря на все предосторожности, могила наполняется водой, а нет ничего ужасней, чем если аккуратнейшим образом отрытая могила вдруг осядет прямо посреди церемонии – или, еще того хуже, опускать гроб в лужу.

Церемония и впрямь проходит весьма живо – ведь нельзя же подвергать собравшихся, в особенности дам, излишнему риску простуды. Настоятель речитативом проговаривает текст; влага собирается у него на носу в большие капли и капает на нижнюю губу. Дождь скрадывает склонившиеся долу, скрытые вуалями лица скорбящих и словно бы опускает над печальной этой сценой собственную густую вуаль, отгородивши их, по сути, от всего и вся. И никто покуда не задает себе вопроса: эта легкая суетливость и скрытость от сторонних глаз – чистая ли это все случайность или, в какой-то мере, предумышленные и подобающие случаю детали.

Дело сделано; и слава Богу. Миссис Аткинсон снова лежит бок о бок с мужем.