Земля вращается со скрипом (сборник)

Итак, будет три команды - камера, начали, стоп.

Ходят легенды, что однажды он отключился после коман­ды «начали». А у актеров текста было всего-то по фразе: «Как думаешь, остановим эту армаду?» - «Остановим, пан полков­ник. Бог поможет».

Актеры сыграли. Но команды «стоп» не последовало.

Исполнитель роли полковника решил на всякий случай продублировать свой вопрос:

-Точно остановим? - уточнил он.

Партнер подтвердил свое твердое убеждение:

-Точно, пан полковник. Бог поможет.

Съемку никто не решался прервать.

-А если не поможет? - выдавил из себя полковник.

- Поможет, - настаивал партнер.

Тянулись минуты. Донбровский молчал. Актеры были вы­нуждены продолжать импровизировать.

-А что... большая армада? - спросил полковник.

Большая.

Так как же мы ее остановим?

Бог поможет.

М-да... А ты что - веришь в Бога?

-Так точно.

Это хорошо.

Вы думаете?

Конечно. А давно ты веришь?

Шестой год.

Диалог уверенно входил в фазу бреда.-Давай помолимся, - предложил полковник.

Я уже молился.

Да? Что ты просил?

Просил остановить армаду.

Полковник выдержал мхатовскую паузу, скрипнул зуба­ми и вернулся к тому, с чего начинал:

Ну и как ты думаешь, остановим теперь эту армаду?

Партнер сдул с кончика носа каплю пота и ответил:

Остановим, пан полковник. Бог поможет.

Смешно. Но если вдуматься - смешного мало.

Зачем? Почему?

Хочется спросить:

- Василий Иванович, ведь вы еще не старый человек, вы еще можете наладить судьбу свою. Очевидно, жизнь нещад­но била вас. Для чего же вы добиваете себя?

Но, во-первых, я не имею морального права задавать та­кие нотационные вопросы. А во-вторых, я знаю, что алкого­лизму всегда есть причина. Частенько она уже давно забыта самим алкоголиком, но она есть. Точнее, была.

Когда снимали в Одессе, то в гостинице я занимал сосед­ний от Донбровского номер. Каждое утро я просыпался от требовательного стука в стену. Мне не нужно было смотреть на часы. Я знал - ровно семь утра.

Я одевался и шел к нему в номер. Дрожащей рукой он про­тягивал мне горсть мелочи:

- Коньяк, - хрипел он, - корону за коньяк!

Я не укорял его ни словом, ни взором. Ибо мне известно, человек не прекратит пить, пока сам того не пожелает.

Нравоучения я оставляю для тех, кто получает от этого удовольствие.

Пусть я буду бездушным чудовищем, но я скорее толкну падшего, чем стану его стыдить.

Выпив, он находил в себе силы умыться, причесаться, на­деть шляпу и, слегка помолодевший, закуривал:

- «Старик, - цитировал он, улыбаясь, - я слышал много раз, что ты меня от смерти спас»... Эх, Ленька! Верь - не верь, но я буду делать «Пиковую даму»! «Пиковую даму» я им не от­дам! Тройка, семерка, туз.

- Помню, - говорил я, - читали. - И отправлялся досы­пать.

.. .Уж полночь на часах, а Германа все нет...

Глава шестнадцатая

Люблю поболтать

До спектакля полтора часа. Сижу читаю. Подходит обку­ренный Рома. Из новичков. Мнется около, ждет, когда я обра­щу на него свое внимание.

Я неохотно поднимаю голову:

Чего тебе?

Привет, - протягивает свою лапищу.

Он очень крепко сжимает мою руку. Сразу ясно, что он из тех, для кого чужая рука - эспандер.

Что читаешь?

Перечитываю. Цвейг «Звездные часы человечества».

Ну и как? Интересно?

С чего бы это я перечитывал, если б мне не было инте­ресно?

-Терпимо, - говорю.

Он присаживается рядом.

- Я сейчас твою книгу читаю.

Ну конечно. Как иначе вывести меня на разговор. Но я ему подыгрывать не стану.

Завидую.

Мне нравится твоя проза, - говорит он. - Ты пишешь в стиле Довлатова и Буковски.

По-твоему, Довлатов и Буковски похожи?

Ты не согласен?

Довлатов глубже. У Буковского все грубее и проще.

- Говорят, Довлатов был сплетником.

Искоса зыркнув на Рому, я криво усмехаюсь:

-А сам-то ты кто после этого?

Он благодушно смеется и осторожно похлопывает меня по плечу.

Не люблю, когда ко мне прикасаются малознакомые люди.

- Тебе чего надо?

Изумленный, он смотрит на меня, взметнув серые бровки до образования глубоких морщин на угловатом лбу.

То есть как? Поболтать.

О чем?

Да так, просто.

- Просто - даже папа маму не целует, - роняю я автомати­чески.

Я уже думаю о чем-то своем.

Не люблю болтунов. Тех, кто трещит без умолку. Ни о чем. О чем попало. Они лишь заполняют и время и саму атмосферу первым подвернувшимся словом. Они не на­прягают при этом свой мозг, они напрягают только слуша­телей.

Меня не назовешь молчуном. Я люблю поболтать. Даже люблю поболтать ни о чем. Но в беседах я гурман. Мне не­обходимо, чтобы происходил особенный отбор слов и ин­тонации, чтобы удовольствие получали и я, и мой собесед­ник, и слушатели, коль таковые присутствуют. Это боль­ше, чем беседа. Это нефиксируемое создание устного про­изведения искусства в момент его исполнения.

И собеседник не может быть кем попало. С кем попало и жрешь, что попало.

Впрочем, Рома вроде парень нормальный и неглупый. Так какого черта я с ним так себя веду? А потом удивляюсь, что у меня нет друзей.

Хотя друзей нет по другой причине.

- Я тебе не нравлюсь? - спрашивает растерянно Рома.

А ты мне и не должен нравиться.

Не думал, что ты такой, - обиженно замечает он.

Какой - такой?