В этих заполненных цветами квартирах с большими комнатами можно было заблудиться. Готье в 1858 году отмечал: «Наши парижские архитекторы, которые любят проектировать «ульи», могли бы поместить всю квартиру, даже двухэтажную, в один петербургский салон». Вестибюлю уделялось самое серьезное внимание, ибо всю тяжелую верхнюю одежду, шубы, шапки, калоши и отороченные мехом боты хранили именно там. В комнатах было очень жарко; их отапливали огромные печи, в которых сжигали березовые дрова. Двойные окна позволяли обойтись без ставней, но по вечерам их закрывали тяжелыми портьерами. Мебель, по словам Готье, была более громоздкой, чем во Франции, с необъятными кожаными диванами, пуфами и медвежьими шкурами вместо ковров; иногда небольшие чучела бурых медведей заменяли скамеечки для ног. Здесь всегда имелся особый уголок, зачастую отгороженный ширмой, где хозяйка дома принимала своих гостей. Комнаты обычно соединялись друг с другом с помощью раздвижных дверей. Помещение спальни не играло столь важной роли для русских, как для европейцев. Готье писал: «Русские, даже из высших слоев общества, остаются по сути кочевниками и не испытывают особой привязанности к своим спальням. Они ложатся спать там, где окажутся, иногда прямо в верхней одежде на тех больших зеленых кожаных диванах, которые можно встретить в каждой комнате.»
Все это обилие помещений было необходимым, так как русские семьи весьма многочисленны и отношения в них значительно менее формальные, чем в семьях европейских. В России обычное семейство включает множество родственников — незамужние тетушки, двоюродные братья и сестры и приемные дети, не говоря уж об учителях немецкого, французского и русского языков, воспитателях и прислуге.
Русское гостеприимство не имело границ и стало легендарным. В летние месяцы некоторые щедрые аристократы, имевшие усадьбы на петербургских островах, позволяли публике отдыхать на их землях и предлагали посетителям различные закуски и прохладительные напитки. Здесь играли оркестры, устраивались танцы, можно было ходить на яхтах под парусами, ловить рыбу, кататься на качелях и поиграть в шары, а в заключение насладиться фейерверком. Над входными воротами на четырех языках было начертано любезное приглашение. Каждый посетитель «приличного вида и поведения может здесь развлечься».
Мадам де Сталь рассказывает об обеде у одного известного петербургского купца: если хозяин кушал дома, то на крыше поднимали флаг, который рассматривался как вполне достаточное приглашение для всех его друзей. Дом графа Орлова, писала она, был открыт ежедневно в течение всей его жизни. «Каждый, кто хотя бы однажды побывал у него, мог придти туда повторно. Орлов никогда специально не приглашал к обеду. Было просто принято, что тот, кого здесь хотя бы однажды угощали, всегда будет встречен любезно, и зачастую хозяин с трудом узнавал половину гостей, сидевших за столом в его доме.» Каждая семья назначала по меньшей мере один день в неделю приемным. Такой день назывался
Иностранцев принимали с особым теплом, и в их присутствии разговор обычно велся на французском языке. Мадам де Сталь так рассказывала об этом: «Подвижность русской натуры позволяет им легко подражать любому стилю поведения; в зависимости от обстоятельств, они напоминают своими манерами то англичан, то французов, то немцев, но при этом всегда остаются русскими». Готье отмечал, что образованная часть жителей хорошо говорила по-французски, стилистически безукоризненно и так свободно, будто «они обучались языку на бульваре Капуцинов». Их манеры «изысканны, обходительны и безукоризненно учтивы». Они осведомлены о самых последних новинках французской литературы. «Они очень много читали, и какой-то автор, малоизвестный во Франции, вполне мог оказаться популярным в Петербурге». Они знали все последние парижские сплетни, и, Готье заметил: «Мы услышали множество пикантных подробностей о Париже, на которые мы не обращали внимание».
Застолья в России были долгими и обильными. Издавна существовал русский обычай, сохранившийся до наших дней, подавать к столу до основных блюд