Земля Жар-птицы. Краса былой России

В 1869 году Владимир Стасов предложил Бородину написать оперу на сюжет героического эпоса двенадцатого столетия «Слово о полку Игореве». Композитор сразу же приступил к работе и откладывал оперу в сторону только ради научной деятельности в области медицины или сочинения других музыкальных произведений, включая Вторую симфонию. Как профессору Академии ему приходилось читать лекции, проводить занятия со студентами и исполнять множество других обязанностей. Когда он возвращался к ночи из лаборатории домой, то заставал студентов, ожидавших его помощи в научной работе. Бородин был известен своей способностью к состраданию, и его постоянно просили помогать нуждающимся, поддерживать многочисленные благотворительные организации. Кроме того, его жена очень любила кошек, и их дом был ими полон, — по словам Римского-Корсакова, «главным образом, бездомными».

Римский-Корсаков писал в своих мемуарах, что «квартира их часто служила пристанищем и местом ночлега для разных родственников, бедных или приезжих, которые заболевали в ней или даже сходили с ума, и Бородин возился с ними, лечил и отвозил в больницы… В четырех комнатах его квартиры часто ночевало по нескольку таких посторонних лиц, так что спали на диванах и на полу… За обеденным и чайным столом у них царствовала тоже великая неурядица. Несколько поселившихся в квартире котов разгуливали по обеденному столу, залезали мордами в тарелки или без церемонии вскакивали сидящим на спину…»

Когда квартира была переполнена, Бородин мог безо всякого раздражения отложить свои сочинения, опасаясь что звуки рояля могут разбудить его домочадцев. У его жены развилась астма, и она, решив, что не сможет жить в сыром петербургском климате, переехала в Москву. Бородин проводил массу времени в поездках туда и обратно, писал пространные письма. Все это отвлекало его, но композитор все же продолжал занятия музыкой, и когда появлялась возможность, часами просиживал за роялем, часто в пальто, так как печи в его квартире были постоянно неисправны. Однажды он с грустью написал одному из друзей, что у него почти нет времени для сочинительства, если не считать редких праздников или болезни.

В 1875 году, когда опера «Князь Игорь» все еще не была завершена, Римский-Корсаков попытался поторопить Бородина, договорившись, что отдельные фрагменты его сочинения будут исполнены на концерте. Однако время подходило, а у Бородина в работе не было видно конца. Римский-Корсаков, отчаявшись, вызвался помочь ему в оркестровке половецких плясок и финального хора.

Невозмутимый Бородин принес свою незавершенную партитуру и вместе с Римским-Корсаковым и Лядовым проработал почти всю ночь. «Чтобы сберечь время, — вспоминал Римский-Корсаков, — мы писали карандашом». Запись, в предохранение от смазывания, покрывалась яичным белком. Бородин, шутя, очень гордился этим своим изобретением. Затем все это развешивалось для просушки, как белье, на веревках по всей квартире.

Но «Князь Игорь» так и не был завершен к моменту внезапной смерти Бородина, наступившей в 1887 году. В возрасте пятидесяти четырех лет он скончался от сердечного приступа, когда танцевал, одетый в русский костюм, на маскараде, устроенном преподавателями Медицинской академии. Римский-Корсаков с помощью Александра Глазунова закончил и оркестровал партитуру уже после смерти своего друга.

Бородин был первым из «пятерки» композиторов, получившим всемирное признание после исполнения в 1880 году в Европе двух его симфоний. Ференц Лист, с которым Бородин познакомился в 1877 году во время одной из своих поездок за границу, написал ему, что ему сердечно аплодировали и величайшие знатоки, и обычная публика. В 1885 году, когда Бородин побывал в Бельгии на Международной выставке, его музыка исполнялась там с огромным успехом. Несколько раз его просили самого дирижировать на концертах, но композитор всегда скромно отказывался, считая себя недостаточно опытным дирижером.

Музыкальное искусство немало потеряло в связи с тем, что этот добрый, талантливый человек не смог полностью посвятить себя музыке, но и оставленные им произведения оказались столь значительны, что определили новое в ней направление не только в России, но и в Западной Европе. Они повлияли на творчество многих европейских композиторов, от Листа до Равеля. А сам Бородин очевидно не жалел ни о чем; он писал одному из своих приятелей: «Для моих друзей музыка служит главным занятием, целью жизни. Для меня же это отдых, времяпрепровождение, которое отвлекает меня от многочисленных обязанностей, которые определяются моей должностью профессора… Я люблю свою профессию и науку. Я люблю Медицинскую академию и своих учеников… Мне приходится постоянно встречаться со студентами и студентками, потому что работа молодых людей требует постоянного надзора. С одной стороны, я иногда хотел бы завершить сочинение, но, с другой стороны, я боюсь уделять этому слишком много внимания, чтобы это не отразилось неблагоприятным образом на моих научных занятиях».