Земля Жар-птицы. Краса былой России

Странным заблудшим гением среди членов «Могучей кучки» был Модест Мусоргский. Его музыка проникновенно выражала душу русского народа. За свою короткую бурную жизнь Мусоргский выдвинул множество блестящих новых идей. Человек с трудным характером, противоречивый и губящий сам себя, он никогда не был понят даже близкими друзьями и окончил жизнь, разрушив себя алкоголем.

Мусоргский родился в 1839 году в провинции, в сельце Карево Псковской губернии, отцовском имении, затерянном среди обширных лугов и лесов. Еще не начав обучаться музыке, маленький Модест уже импровизировал на фортепиано. В девятилетнем возрасте он дал концерт для гостей семьи. Когда мальчику было тринадцать, его зачислили — так же, как в свое время его деда — в петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В детстве огромное влияние на Мусоргского, как и на Пушкина, оказала няня, чьи сказки мальчик очень любил; благодаря ей он научился понимать русскую душу. «Модест, — писал его брат, — относился ко всему народному и крестьянскому с особенной любовью». Но когда в семнадцать лет, по окончании школы, Мусоргский приступил к службе в Преображенском полку, никто не мог угадать его истинных пристрастий. Он производил впечатление высокомерного, щеголеватого любителя музицирования, понимавшего толк в дорогом шампанском. Бородин описывал молодого офицера так: «Мусоргский был в то время совсем мальчонком, очень изящным, точно нарисованным офицериком; мундирчик с иголочки, в обтяжку, ножки вывороченные, волоса приглажены, припомажены, ногти точно выточенные, руки выхоленные, совсем барские. Манеры изящные, аристократические… разговор такой же, немножко сквозь зубы, пересыпанный французскими фразами, несколько вычурными…. Дамы ухаживали за ним. Он сидел за фортепианами и, вскидывая кокетливо ручками, играл весьма сладко, грациозно отрывки из «Трубадура», «Травиаты» и прочее».

И тем не менее, спустя всего один год после знакомства с Балакиревым, к немалому удивлению небольшого кружка, воспринимавшего Мусоргского как чудака, Модест отказался от офицерской карьеры, чтобы заняться только музыкой. Мусоргский уговорил Балакирева давать ему уроки музыкальной формы. Он изучал «Реквием» Моцарта, оперы Глюка, «Лунную сонату» Бетховена и всерьез пытался сочинять музыку самостоятельно. В этот период поисков своего пути Мусоргский заболел редким нервным расстройством, которое периодически возвращалось к нему и в дальнейшем, вызывая у композитора депрессию и запои.

В 1859 году Мусоргский предпринял поездку в Москву и осмотрел собор Василия Блаженного, Кремль, Спасские ворота и колокольню Ивана Великого. Эти достопримечательности священного города произвели на композитора незабываемое впечатление. С того времени он почитал Москву как подлинную хранительницу русских традиций и прославил ее величие в двух операх на исторические сюжеты, которым отдал последние тринадцать лет своей жизни.

С самого начала Мусоргский придерживался идеи, что музыка должна воспроизводить живые интонации человеческой речи и следовать за ее течением. Ничто естественное, по его мнению, не может быть неправильным или нехудожественным. Этот противоположный общепринятому подход, извлекающий мелодию из речевых интонаций, озадачивал и раздражал Балакирева, который в конце концов счел Мусоргского неподдающимся обучению. Этот прием смущал также и друга Модеста, Римского-Корсакова, приверженца мелодического начала, который сочинял музыку, опираясь непосредственно на народную песню. Такое расхождение во взглядах объясняло и те исправления, которые вносил позднее Римский-Корсаков в произведения Мусоргского, делая их более мелодичными и понятными публике. Мусоргский категорически отвергал сентиментальность, мелодраму и традиционные художественные формы. Сферой его творческого поиска служили поэтические повторы русских сказок, церковные песнопения, суета Нижегородской ярмарки, звуки природы и окружающего мира. Из окна дома своего брата он однажды услышал голос юродивого, выражавшего жгучую страсть к соседской красавице, и, взяв этот эпизод за основу, написал замечательную реалистическую песню.

Друзья Мусоргского подшучивали над его честолюбивым желанием стать композитором. Они находили его игру на рояле блестящей, однако недооценивали музыкальный дар Мусоргского. Стасов считал, что «он кажется совершенным идиотом». Балакирев холодно соглашался: «Мусоргский — это практически идиот».

Только доброжелательный Бородин, которому в 1860 году Модест сыграл одно из своих произведений, Скерцо в си бемоль, не принимал подобную оценку. Бородин писал: «Он стал мне наигрывать какое-то свое скерцо… и я был ужасно изумлен небывалыми, новыми для меня элементами музыки… Признаюсь, заявление его, что он хочет посвятить себя серьезно музыке, сначала было встречено мною с недоверием и показалось маленьким хвастовством… Но, прослушавши все его скерцо, я призадумался».