Земля живых

– И где, мужчина, моя кувалда?

В моем кармане зарокотал телефон. Гера, повертев головой, довольно кивнул и полез в стеллаж, вынырнув с немаленьким таким ломиком. С двумя ломиками.

– Да? Шилов, здорово. Где ты? По Полевой поднимаешься? Аварии… ну да, странно иначе. Ты один, что ли? А с кем… понял, не знаю… да… Да ну на хер! Да, с ним, да… хорошо, попробуем пробраться к выходу у фуд-корта, да. Здесь… не, здесь не сможем выйти. Понимаю, что увидим и услышим. Все, давай.

Гера, крутанув ломик, смотрел задумчиво и несколько печально-выжидающе. Да, дружище, не вернуться, видать, тебе в Москву. Гера, приподняв бровь, послал немой вопрос.

– В общем… надо нам с тобой через внутренние ходы-выходы пробираться к фуд-корту.

– Рисково… Но и здесь торчать нельзя.

Он прав. За погрузчиком, намертво застрявшим, уже урчали, и тот даже качался. В соседнем проходе, отсюда слышно, пока держали оборону, а вот через один все закончилось, и победители вовсю нажирались свежей, мать ее, плотью.

– Смотри, – Гера кивнул на полку по соседству, – ни разу бы не купил. А щас…

Это верно. Нам дай волю и возможность – сейчас обвешались бы подсумками, разгрузками и кучей снаряги с боеприпасами. А тут… а тут рабочий пояс с кармашками под инструменты. Ну и хрена ль привередничать? Верно, самое то, эдакий подходящий сейчас патронташ, осталось только взять, надеть и попробовать набить нужным. Мы, вот умора, прямо сельские злодеи-реднеки из слэшеров про американскую глубинку.

Два больших садовых ножа-раскладушки. Молоток с прорезиненной ручкой. Отвертка моя, рыбонька, тоже сюда. Стамески, кстати, весьма пойдут, вон те, треугольные. И… топор бы. Или кувалду, эх…

– Димыч?.. – протянул Гера. Странно так как-то протянул.

– А?

Етишкин ты свет…

Мы замерли, разделенные с толпой мертвяков несколькими метрами прохода, как две мыши перед стаей кошек.

– Валим! – Гера подтянулся, уже стоя на полке и готовясь нырнуть внутрь стеллажа. Хорошая идея, чего уж.

Успели ли мы? О да, мне повезло, даже остался с кроссовкой на ноге, хотя ногу чуть не оторвали. Паскуды, хрюкая и клацая, лезли за нами, пауками распластавшись внутри огромной конструкции. Им-то накласть на самих себя, им добраться бы и вгрызться, больше ничего не волнует, а нам каково? Мне в особенности: Гера тощий, он лезет и лезет вперед, как салом смазанный. Мне же мое сало жуть как мешает. И пояс этот, и ломик… А вот на лом зря грешил, лом-то пригодился, и очень скоро.

Подобравшуюся тетю в когда-то элегантном летнем костюме лом встретил фехтовальным выпадом. Вошел прямо в пасть и застрял, войдя сантиметров на тридцать. Прочно застрял, заклинился.

Елки-моталки, что ж так не везет-то сегодня?!

Ворочаться и драться в тесном проеме ужасно. Даже хуже, чем… черт знает, и сравнить-то не с чем.

От паренька в футболке с туповатой надписью «Трэшер» пришлось отбиваться одной из стамесок, воткнув ему в горло и кое-как удерживая на расстоянии. Молоток, зацепившийся за что-то в кармашке, никак не выходил наружу, сволочь. А сбоку, хлипко посапывая, подбирался мужичонка с бородой, сплошь покрытой красной коркой. Тетка с ломом в глотке, навалившись на мои ноги, не давала выбраться. И даже наваливалась сильнее… Сильнее?!

Чьи-то тонкие окровавленные пальцы вцепились в ее голову, плечи, впились сильнее, – наверх подтягивался мальчонка лет семи в когда-то белой майке. Сука… как же это…

Я замер, глядя на его изгвазданную мордашку, растянутую в жутком оскале. А пацан уверенными движениями перевалился через мешавшую тетку…

Молоток прыгнул в руку, разорвав кармашек, затем впечатался острым и искривленным концом-гвоздодером в мальчишечью макушку, войдя до рукояти. Черт… Меня скрутило, заставив лежать вот так, с поднятой рукой, и не выпускать хренов молоток. Лицо в крови, не своей, его, и смотрим глаза в глаза, как будто можно что-то изменять. Выхода не было, и не ребенок он уже, но…

«Трэшер» все хрипел, неловко ворочая одной рукой. Дальней от меня, к счастью, потому как другой у паренька не случилось, вернее, болталось что-то непонятное на ошметках мышц. Бородатый подползал все ближе, хрипел, тянулся, пасть как заводные челюсти: щелк-щелк-щелк-щелк. А я тут лежу, смотрю в бездонные провалы на лице этого вот, что в конечной смерти своей…

Так и не стал похож на ребенка. Просто тварь. А я дурак.

Бородатый уже почти дотянулся, вцепившись мне в штанину. Пришлось дергать на себя молоток, но тот застрял в черепе.

Хана мне, похоже.

Гера так не думал. Чуть не пропоров мне ухо, рядом мелькнул длиннющий карниз для гардин из натурально толстой трубы и острого латунного завитка на конце. Вошел, как нож в масло, в горло бородатому. Тот задрал башку и оставил попытки до меня добраться.

– Ща!

Гера рванул меня, вцепившись в подмышки, и, дико косясь на стаю, лезущую за нами внутри стеллажа, крикнул какую-то дичь. Типа:

– Давай!