Земляничный вор

Я тщетно пытался вспомнить, какой же была моя мать. Знаете, Рейно, в разных книжных историях дети часто вспоминают мать по знакомым звукам колыбельной, или по какому-то особому словечку, или по запаху, который помнят с рождения. Но вспомнить я сумел только фотографию, висевшую над кроватью отца; это была их единственная, свадебная фотография, сделанная кем-то в Ажене за восемнадцать месяцев до моего рождения. Отец выглядел весьма неуклюжим в выходном костюме, но улыбка у него была шириной с решетку на передке трактора; а мать была маленькая, темноволосая и довольно невзрачная; на голове у нее красовалась какая-то светлая шляпа. По-моему, Мими своими мелкими чертами была немного на нее похожа. Я даже загрустил, потому что так ничего толком и не смог вспомнить о матери, и просто сказал отцу: «Да, я знаю», – надеясь, что подобный ответ его удовлетворит.

А он еще некоторое время посидел молча возле тела Мими. Он больше уже не улыбался, и я понял: он вернулся из прошлого в настоящее.

– А знаешь, когда Мими родилась, тетушка Анна сама роды принимала, – сказал отец, ставя на пол пустую бутылку из-под сидра. – Ты-то в больнице на свет появился – тебя акушерка принимала, – а когда родилась Мими, Ажен давно стал оккупированной территорией, и даже в деревнях было опасно, так что мы решили рожать дома, чтобы не рисковать и не привлекать к себе внимания. Тетушка Анна сама приняла ребеночка… а потом твоя мать истекла кровью, и спасти ее мы не сумели.

– Я не знал, – сказал я.

Он пожал плечами.

– Ты был слишком мал, чтобы понимать такие вещи.

А теперь я убийца, думал я. Какой же путь я проделал от выросшего без матери ребенка-сироты до преступника! Какой долгий путь! Впрочем, вы, Рейно, должны меня понимать. Вам ведь тоже такой путь довелось проделать.

Вот оно. Начинается! Я же знал, что так и будет, как только эта история начнет подходить к концу. Рука моя задрожала. А голова была как граната с выдернутой чекой. Именно этого я и ждал – нескольких строк с обвинением, прокладывающим границу между раем и адом. Мне хотелось поскорее прочесть эти строки, однако разум мой сопротивлялся, словно ему было не под силу выполнить мое желание. Витиеватый неразборчивый почерк был похож на тот сложный путаный рисунок в доме у Морганы Дюбуа. Строчки петляли и плясали у меня перед глазами. И хотя помещение, где я находился, было весьма просторным, я чувствовал себя абсолютно скованным, я даже пошевелиться не мог…

И тут я снова услышал скрип отворяемой двери. Стряхнув наконец сковавший меня паралич, я захлопнул папку и моментально спрятал ее под скамью. Глупо, конечно, но мне почему-то казалось, что любой, кто только взглянет на эту папку, сразу узнает все скрытые в ней секреты. Потом я обернулся и увидел Вианн Роше. Она стояла возле исповедальни и в зеленоватом сумраке церкви выглядела на редкость неуместно в своем ярко-красном пальто. Она ведь никогда не приходит к мессе. За все эти двадцать лет я видел ее в нашей церкви Святого Иеронима от силы раза два. Я встал и поздоровался. А она, пройдя через придел, приблизилась ко мне, и я увидел у нее в руках какую-то серебряную шкатулку, перевязанную красной лентой с длинными завитыми концами.

– Надеюсь, я вас не потревожила?