Землянка

– Вот и наши знак нам подали: надейтесь, мол, – сказала мать, встряхивая в темноте одеяло.

Шурша, ссыпался с него песок. Всхлипывал, уткнув нос в подушку, Борька – никак не мог оправиться от пережитого страха.

– Подали…

И отец снова зашелестел бумагой, свертывая самокрутку. Ударил кресалом по кремню, выбил сноп искр, вкусно затянулся. Выскочил из-под нар и прижался к его ноге котенок, замурлыкал.

– Вишь, животное, тоже пережил. Ну и денек нынче выдался – не припомню таких. Всем лиха досталось, а всему – будь он проклят! – фашист виной. Однако и ему перцу всыпали, пусть знает наших! И так я скажу, – с веселой злостью в голосе говорил отец, – не зря наши штаб и пушки бомбили. Быть скоро великому наступлению. Грядет день…

– Пасха скоро, светлое воскресенье, – некстати напомнила баба Нюша.

Борька наконец утихомирился. Мать укрыла его одеялом и устало вздохнула:

– Наши придут – вот и Пасха. Другой нам не надо. А сейчас спать давайте.

– Теперь уже скоро придут. Не заждемся…

– Дай-то Бог!

– Бог-то Бог, да сам не будь плох, – дымя самокруткой, ворчливо перебил отец бабу Нюшу. – Стратегия – она не у Бога за пазухой. В голове у красных командиров она.

– А я не супротив, пусть по-твоему, – вдруг легко, согласилась баба Нюша и умолкла. Задремала, видать.

Плавал в слепой землянке колючий махорочный дым, мешался с сыростью и прелью. Мать подталкивала Юрку к постели:

– Засиделся. Ну-ка, ложись спать, диверсант ты мой неуемный.

Юрка прихватил по пути котенка, потащил под одеяло. Котенок с писком и мяуканьем вырвался, снова метнулся к отцу, ища у него защиты. Юрка подул на оцарапанные руки и, укладываясь, неожиданно громко сказал:

– А я и не испугался вовсе, когда бомбили. Вот вырасту – тоже летчиком буду. Я им, фрицам, еще не такого перцу задам!

– Придут наши – будешь кем захочешь. Вырасти сперва, выучись. А сейчас спи, спи, несчастье мое. Дай я тебя поцелую, и спи.

– Весна, ручьи бегут, – глухо бубнил отец, докуривая самокрутку. – По прежним временам, стал быть, скоро в поле выезжать надобно, землю пахать. Заждалась земля работников…

Он никак не мог успокоиться и, вопреки обыкновению, говорил много и долго. Довоенную жизнь вспоминал, колхоз. Как по весне, бывало, подымали поле – артелью, сообща, из каждого двора по мужику, по два выходили, никак не меньше; богатое было народом село, и трудодень ценился. Как – помнишь, мать? – Зоя обед ему на пашню понесла, и Юрка за сестрой увязался, а по дороге возьми да приотстань, да пропади из глаз. Дочь зареванная прилетела: волки братца слопали! «Какие волки, что ты мелешь?» – рассердился отец, но вывел коня из плуга, охлюпкой, без седла поскакал на розыск. Юрку издали углядел: обочь дороги в канаве обретался – из камней и щепок на пути у вешнего ручейка плотину городил. Вымок насквозь, до нитки, в глине вывозился…

– Примчал ты его тогда на коне-то – перепугалась я: простудится, захворает малый. Баню ему горячую устроила, в горчице парила, так ничего – обошлось, – подхватила мать. – За год до войны и случилось…

Ей приятно и даже радостно вспомнить о прошлом, таком – посмотреть издали – безмятежном и светлом. Отступала, уходила понемногу злая боль, добрая надежда вселялась в сердце. И, благодарная отцу за теплое к себе участие, мать тихо промолвила:

– Дождемся… Подрастут сыны – вчетвером в поле выходить станете. Четыре мужика из одного двора. Любую пашню осилите… То-то мне провожать, а людям смотреть на вас радостно будет.

От автора

Обязанность дежурного секретаря в редакции – готовить к выпуску очередной номер газеты. Этим и был я занят 12 апреля 1961 года: вычитывал и правил статьи, чертил макеты. Вдруг прибежал товарищ – кричит:

– Включай радио!

Едва повернул рычажок в динамике – услышал ликующий голос диктора: «Пилотом-космонавтом космического корабля спутника „Восток“ является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич…»

Событие сногсшибательное, ошеломляющее. И хотя мы ждали его со дня на день, все равно сообщение о нем взволновало и потрясло нас. А тут следом телефонный звонок:

– А ведь Юра-то наш, из нашей части!

Дело в том, что редакция, в которой нес я в тот день вахтенную службу, была редакцией газеты Северного флота «На страже Заполярья». И звонили мне добрые знакомые из части, прославившейся своими подвигами в годы Великой Отечественной войны.

Я не мешкая выехал в часть и все, что услышал от летчиков о Юрии Алексеевиче, записал в блокнот. Сделал это, еще не думая, что мне придется писать о космонавте, – скорее, в силу обыкновенной журналистской привычки сделал, так, на всякий случай.

Минули годы, и записи эти очень пригодились нам с Валентином Алексеевичем Гагариным, когда мы работали над книгой «Мой брат Юрий». К тому времени мне, выпускнику Литературного института имени А. М. Горького, посчастливилось не единожды видеть и слышать Юрия Алексеевича, близко познакомиться с его родными.