Земная оболочка

Запечатав конверт и надписав его, он услышал, как в своей комнате кашлянула Рина, — этим она неизменно начинала день; стало слышно, как она проворно одевается — пожалуй, это единственный случай увидеть ее один на один. Он быстро натянул брюки, взял бритвенный прибор и вышел в коридор. Ее дверь была закрыта, он подошел и прислушался — полная тишина. Неужели она все-таки ускользнула? Или умерла внезапно, без напутствия, не дождавшись благодарности? Он приоткрыл дверь. Постель была застелена, но самой Рины нигде не было видно. Он глубоко вздохнул.

Рина прошептала: — Входи! — Она сидела у окна в плетеном кресле, спиной к двери.

Роб вошел и притворил за собой дверь. — Я шел бриться, — сказал он, — и мне послышались какие-то шорохи в твоей комнате. А потом все стихло.

Она повернулась вместе с креслом к нему. — Иди сюда, садись, — и, наклонившись, указала ему место на своей кровати.

Роб подошел и сел. — Готовы мои селедки?

— Всему свое время, — сказала она. На коленях у нее лежала открытая Библия (до этого он в жизни не видел ее за чтением Библии). — Это твоя, — сказала она. — Библия и правда была его: принадлежала когда-то его бабушке и была подарена ему дедом лет тридцать тому назад, когда он научился читать. — В прошлом году я взяла ее во временное пользование. Она лежала у тебя в комнате.

— Наверное, мне следовало забрать ее с собой. Глядишь, легче жилось бы.

— Все может быть, — согласилась она.

— А тебе она помогает?

Рина посмотрела на Библию — книгу первых христиан. — От чего? — спросила она.

Он вспомнил смерть ее отца, их встречу в гостиной. — Ты когда-то говорила о покое. Надеюсь, ты нашла его.

Она задумалась на минуту, затем с улыбкой посмотрела на него. — О нет! — сказала она. — Но его вовсе не нужно искать; он приходит сам, он приходит, — она заглянула в Библию и прочла ему стих. «Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас. Ибо тварь с упованием ожидает откровения сынов Божьих».

Роб спросил: — Ты страдаешь?

Она снова задумалась. — Я главным образом уповаю. Все еще уповаю.

— На что?

— На сынов божьих, наверное. Для себя я многого не жду.

— Уж будто?

— Знаешь, — сказала Рина. — Пока, до благ, меня бы и простая вежливость устроила. Ты меня обидел вчера: тоже мне — «Найдется ли у вас для меня место?»

— Я искренне хотел знать.

— А я искренне тебе ответила. — И она закрыла Библию.

Он протянул руку, хотел дотронуться до нее. Но не дотянулся. — Ты слишком скоро ушла, я не успел объяснить. Мне придется переезжать куда-то, искать новую работу.

— А что случилось в Роли?

— Когда умер отец, у меня на какое-то время расшатались нервишки. Начальство не вынесло этого зрелища.

Рина кивнула. — Он того заслуживает. Каждая ваша слеза им заслужена.

Роб вспомнил, как холодна она была с Форрестом на свадьбе, любезную отчужденность в их отношениях в те немногие встречи, когда она приезжала в Ричмонд после смерти Рейчел. — Пролитая мной, ты хочешь сказать?

— Каждым из нас, — сказала Рина. — Мы исковеркали ему жизнь. И все мы, Кендалы, перед ним в долгах.

— Я расплатился за них, — сказал Роб. — Правда, с опозданием.

— А может, и нет, — сказала Рина. — В общем, поживем — увидим. Люди, бывает, прощают своим должникам и после смерти; это мне доподлинно известно — мама через тебя отпустила мне грех.

— О чем ты? — спросил Роб.

— Отпустила. И тяжкий грех. Я понимала, что она в невменяемом состоянии, и все же ушла и оставила ее одну.

— В тот день, когда она умерла? Я думал, ты была дома.

— Я была в школе, — сказала Рина, — в ненавистной мне школе. Она попросила меня остаться дома, а я отказалась. Накануне своей смерти она пришла вечером ко мне в комнату, опустилась передо мной на колени и стала выравнивать подол платья, которое шила мне к выпускному вечеру (до вечера оставалось еще шесть недель, и она знала, что спешить некуда). Лампа у меня была не почищена, ей было плохо видно, и дело подвигалось очень медленно, так что я в конце концов сказала: «Мама, мне же уроки готовить надо». Она откачнулась от меня, села на пол и горько заплакала. А я стояла и не пыталась утешить ее — не двинулась с места, не дотронулась до нее (она была совсем рядом), не спросила: «Что случилось?», не поинтересовалась, что с ней. Немного погодя она сказала: «Пожалуйста, останься завтра дома. Давай кончим его». Я ни о чем ее не спросила, потому что знала, ей есть с чего плакать — накануне пришло письмо с сообщением, что родился ты и что Ева при смерти. Я считала, что ее слезы в порядке вещей, что со временем она успокоится. Я была слишком молода и не представляла себе, что от меня можно ждать помощи — никто мне ничего подобного не говорил. Поэтому я спросила: «Зачем это надо?» На это она не смогла ответить. Немного погодя она сказала: «Я думала тебя порадовать». И я ответила: «Вот уж нет». Остальное ты знаешь.

— Ты к этому непричастна.

— Тебя же не было здесь, — сказала Рина. — Причастие — никуда не денешься. Раз ты мог помочь и не помог, значит, ты причастен.

— Кто это сказал?

— Господь бог.