Земная оболочка

Хэт кивнула, указав наверх.

— Когда я спускалась сюда, была жива. И она и мальчик. — Она встала, но так, словно подняла неимоверный груз — бремя еще одного только наполовину прожитого дня. — Мне пора назад. — Подошла к табуретке, стоявшей у печки, зачерпнула ковшик, набрала в рот воды, но проглотить не смогла, согнулась над помойным ведром и выплюнула воду, издав при этом звук, похожий на тихий вой. Наверное, Хэт неделю жизни отдала бы, чтобы подавить его. Потом распрямилась и посмотрела на стоячие часы, громко отстукивающие полдень. — Есть хочешь? — спросила она.

Форрест ответил:

— Нет.

— Ну и слава богу! — сказала Хэт.

3

К четырем часам дождь прекратился, но двор и обнаженные ветви деревьев сковало ледяным панцирем; густым мраком, как крышей, накрыло землю. Форрест провел во дворе целых четыре часа; без пальто, в единственном своем приличном костюме он колол туповатым топором сырые сосновые чурки и складывал их в поленницу у себя за спиной. Теперь им хватит дров до весны, до начала мая, когда снова придет тепло и деревья оденутся листвой. Ему не верилось, что деревья, высоко поднимавшиеся у него над головой, когда-нибудь зазеленеют; казалось, они откажутся и так и простоят голые все лето. За все это время он нарушил молчание только раз — поздоровался с сыновьями Хэт, едва добравшимися до дому из школы, и отослал их к Палмерсам — поужинать, а возможно, и переночевать. Младший мальчик, Уитби, спросил:

— А она жива? — на что Форрест ответил:

— В полдень была жива, а как сейчас, не знаю. — После чего они послушно ушли. Тогда он снова принялся колоть дрова, как и прежде спиной к окошку второго этажа — Евиному окошку, напряженно прислушиваясь, не постучит ли ему Хэт в плохо пригнанную раму.

Стук раздался только в четыре часа, и сквозь удары топора и треск разваливающейся чурки он почти сразу услышал его. Подобрал поленья, положил на место и обернулся.

Хэт манила его рукой в дом. Лица рассмотреть он не мог: она стояла, чуть отступя от окна, а стекло запотело.

Форрест вытащил часы и посмотрел на них. Затем обтер стертые в кровь руки о штаны.

4

Хэт встретила Форреста на верхней площадке.

— Она тебя зовет, — сказала она, указывая назад, на открытую дверь, из которой пахнуло на него трепетом ожидания.

— Доктор ушел?

— Внизу в кухне. Полина варит кофе. Он просил, чтобы ты зашел к нему после того, как повидаешь Еву.

— Как она? Лучше? — спросил Форрест.

— Ох нет. — Хэт понизила голос до шепота. — Еще всего можно ждать. Почему я и позвала тебя — доктор разрешил. Ты должен знать ее последнюю волю. Может, она захочет что-нибудь родным передать. Иди.

Он выслушал ее, не отпуская темных деревянных перил; затем подтянулся, используя те же перила, и шагнул в открытую дверь. Остановился у изголовья кровати и опустился на стоявший там стул. Хотя тратить силы на улыбку она уже не могла, но узнала его сразу, еще глубже ушла в подушки, остановила глаза на нем.

— Только не возражай. У меня сил совсем нет, ничем не могу тебе помочь, но я хочу знать, а то еще умру… В общем, дай имя мальчику.

Он на секунду задумался и тут же сказал:

— Робинсон.

Она кивнула:

— Почему?

— Так моего отца звали, — ответил он.

— Ладно. — Она не повторила имени. — А теперь слушай дальше. Если я засну, или умру, или не знаю еще что, напиши, пожалуйста, маме. Маме и никому другому. Напиши ей, что случилось — что случится к моменту отправления письма — и скажи ей, что девочку я назвала бы в ее честь. Ты ведь позволил бы мне, правда?

— Ну о чем ты спрашиваешь? Ты можешь и сейчас это сделать — назови его Робинсон Уотсон Мейфилд — ведь ее девичья фамилия Уотсон?

Ева покачала головой.

— Этого она не захочет. Не перечь мне, пожалуйста.

Форрест улыбнулся.

— Не буду… — и наклонился поцеловать одеяло, там, где под ним лежала ее правая рука.

— Ты его видел? — спросила она.

— Мельком, — ответил он. — Ждал тебя.

— Покорми-ка его, — сказала она, лицо у нее было обычное, отнюдь не сердитое.

Форрест взглянул на плетеную колыбельку, стоявшую у печки.

— Не волнуйся, Полина и Хэт его накормили.

— Они кормят его мной, — сказала она.

— Доктор Моузер здесь, он пьет внизу кофе. Они все делают по его указанию.

— И ты туда же, — сказала Ева. — Все вы кормили этого человека мной, пока меня в гроб чуть не загнали, а я и не жила почти. Я не хочу умирать. Не пускайте его сюда!

Он решил, что она говорит об их сыне, и сказал:

— Хорошо, не пущу. — Но она или не понимала или забыла, что у нее родился сын. В ее затуманенном сознании все время присутствовал отец Форреста, это он неотступно преследовал ее и наяву, и во сне, и все последующие дни. И когда он обращался к ней или приближался к ее кровати, чтобы принудить к чему-то или выпросить что-то, у него оказывалось лицо ее собственного отца и его голосом он говорил ей:

— Ну, а теперь Ева!

5