Земная оболочка

— О кольце, которое по праву должно принадлежать вам. Вам, а после вашей смерти Хатчу. Это обручальное кольцо вашей бабушки Мейфилд. Она оставила его Форресту. Найдя отца, Форрест привез кольцо ему — одна из его фантазий, вычитанная в какой-то поэме, но Роб не захотел брать его, сказал: отдай, мол, его Грейнджеру. В шутку, конечно, но Форрест шуток не понимал. Он взял и отдал кольцо Грейнджеру, который стал носить его, не снимая. Ну хорошо, Форрест сказал ему все-таки, что на рождество ему придется уехать, что мне нужно отдохнуть, и Грейнджер выбрал Брэйси (он так никогда и не ездил в Мэн; мысль о том, что у него есть настоящий отец, и отец этот не Форрест Мейфилд, была для него невыносима). Я приготовила ему еду в дорогу, Форрест отвез его на вокзал. Когда они дошли до вагонов для цветных и Форрест стал с ним прощаться, Грейнджер не подал ему руки. Он отступил назад, снял кольцо и протянул ему. Форрест спросил — в чем дело? Он ответил: «Возьмите его для мисс Полли. Она считает его своим». Я никогда не сказала ни слова по поводу этого кольца ни Грейнджеру… ни господу богу. Форрест возразил: «Нет, оно не ее. Я подарил его тебе». Грейнджер упрямо протягивал кольцо, и Форрест в конце концов сказал ему: «Раз так, брось его на рельсы, вон туда». Это привело его в чувство, и он положил кольцо в карман. Не знаю, носил ли он его после этого. Я, во всяком случае, не видела; собственно, я и Грейнджера не видела, пока вы не привезли его с собой; он остался в Брэйси, надулся на всех. В следующий раз я увидела кольцо на руке у Грейси. Я сразу догадалась, но не стала спрашивать Форреста, подождала удобного случая — я была у вас, помогала Рейчел перебивать кресло, потом Грейси сменила Рейчел, и мы работали вместе. Я сказала ей: «Грейси, какое у тебя чудесное кольцо». — «Мне оно тоже нравится», — сказала она. «На вид старинное?» (Кольцо было широкое и толстое, массивное.) Грейси сказала: «Еще бы не старинное. Ведь мне его Горюшко подарил» — так она называла Грейнджера. Она уехала в тот же месяц, забрав и кольцо, и все прочее, и больше не возвращалась.

Роб сказал: — На свете много широких массивных колец.

Полли ответила: — Знаю. — Она улыбнулась. — Давно это заметила. Но если вы когда-нибудь еще встретитесь с Грейси Уолтерс, попросите ее показать вам его. На внутренней стороне его выгравировано: «Анне Гудвин от Роба Мейфилда», а не «Грейси от Грейнджера».

Роб изнемогал от усталости, сказывался трудный день. Он отодвинул стул, собираясь встать. — Никогда я больше ее не увижу. И Грейнджер тоже.

Полли подошла к столу и протерла его тряпкой. — Я видела ее на прошлой неделе.

— Где?

— Здесь, в этой комнате. Она приезжает в Ричмонд приблизительно раз в год к своей родственнице, которая живет на задах старого городского холодильника — двоюродная сестра, что ли, некая Гледис Фишел. Как правило, Грейси просится на денек у меня поработать, и, как правило, я находила ей какую-нибудь работу, пока Форрест был в школе. — Полли положила тряпочку перед собой и обеими ладонями тщательно расправила ее, а затем аккуратно сложила. Десятки тысяч раз заканчивала она подобным образом уборку в этой кухне. — Ей на вино деньги нужны. Я рассказываю ей все новости, то немногое, что сама знаю. Она никогда не спрашивает про Грейнджера — только про Рейчел, про вас, про Хатча.

Роб спросил: — Вы говорили ей, что мы приезжаем?

— Нет, я же не знала наверное.

Роб кивнул. — Слава богу.

Полли сказала: — Вы на ходу засыпаете. Пойдемте, я постелю вам.

Роб сказал: — Да, пожалуйста.

2

Роб стоял у стола Форреста, пока Полли стелила свежие простыни.

— Вы можете занять мою комнату, Роб. А я охотно лягу здесь, для моей спины это только полезно, — она потрогала плоский матрац.

— Нет, что вы, — сказал Роб. — Пусть все будет по-старому. Я ведь спал тут первую ночь, когда нашел этот дом. — В быстрых уверенных движениях ее рук, что-то выравнивавших, что-то разглаживавших, даже сейчас — в этот поздний час — ясно проглядывала сноровка, которая дается годами труда в своем единственном родном гнезде. Добровольно надетое на себя пожизненное ярмо. Во имя кого? И чего? — Полли, — сказал он. — Зачем вы все это делаете?

Она не повернулась к нему. — Что делаю?

— Заботитесь обо мне, вон какой ужин мне закатили, теперь постель стелите.

— Я работаю здесь, — ответила она, но голос ее прозвучал приветливо.

— Я серьезно, — сказал он.

Она распрямилась и посмотрела на него. — Роб, вы что, выпили?

— Нет.

— Вы нездоровы?

— Нет, мне просто интересно.

— Что именно?

— Но я ведь уже задал вам вопрос, — сказал он. — Вам правда не все равно — живу я на свете или нет?

Она присела в изножье кровати. — Я не понимаю, к чему вы клоните, Роб?

Он подошел к столу, на котором стояла фотография, изображавшая Еву и его самого в пятилетием возрасте. — Я никак не могу взять в толк, — сказал он. — С чего бы это взрослому человеку или несмышленому ребенку могла прийти в голову мысль потратить на меня хотя бы минуту?

Не отвечайте похвалой, мне это ни к чему. Скажите откровенно: что заставляет вас сидеть здесь со мной?