Земная оболочка

— Она мне никогда ничего не говорила, и я никогда не допустила бы этого. Просто я не раз слышала, что Винни много чего знает. Но мне обо всем этом рассказала мама, поэтому мне незачем было беспокоить Винни.

Форрест спросил: — Когда это было?

— Незадолго до ее смерти.

— Но зачем ей понадобилось говорить тебе?

— Я была уже достаточно большая, — ответила Хэт чуть обиженно. Помолчала и уже без обиды, а скорее с недоумением сказала: — По правде говоря, я потом часто задумывалась, — зачем ей понадобилось рассказывать это ничего не смыслящей девчонке. Мне оттого, что я узнала, легче жить не стало. Но я так была тогда занята, что некогда мне было гадать, а вот теперь раскину умом и вижу — вовсе она не думала о том, чтоб мне жизнь облегчить.

— Тогда зачем же? — спросил Форрест.

— Просто она всеми средствами цеплялась за жизнь. Ей становилось легче, когда она об этом рассказывала, вот она и говорила всем и каждому. Очень не хотела умирать. Продержалась почти четыре года.

— Но тебе было всего шестнадцать, — сказал Форрест.

— Да, конечно. — Хэт решила, что вопрос исчерпан и теперь можно перейти к настоящему, узнать, что нового у Форреста. Но прошлое так и просилось на язык, рвалось наружу; это случалось нечасто, однако справиться с собой в такие минуты она не могла. При слабом свете, который отбрасывал один-единственный язычок пламени, она вдруг показалась Форресту красавицей. — Я чинила твою рубашку. Это она научила меня рукоделию и любила наблюдать, как я шью, даже когда я уже давно не нуждалась в руководстве. Считала — раз я умею шить, значит, ты остаешься в надежных руках. Она знала, что умирает и что со мной ты не пропадешь. Ну вот, я спросила ее какой-то пустяк, мне хотелось дать ей почувствовать, что она участвует в моей работе — вроде того, как лучше положить заплату, по косой или по прямой? — И тут она мне говорит, словно отвечая на мой вопрос: «А ведь ваш отец, Хэтти, ушел от нас, потому что я имела неосторожность напомнить ему о том, что он поклялся любить одну меня и хранить мне верность. В ответ он предпочел исчезнуть совсем — скрылся вскорости тайком, ночью, когда я уже почти поверила в свою победу». Я продолжала шить как ни в чем не бывало и больше не задавала ей никаких вопросов; а вскоре она умерла.

Форрест молчал. Какие уж там вопросы! — Ты же была совсем еще девчонкой, — сказал он погодя.

— Да, — сказала она. — Но я поняла. У меня глаза были и уши — а что до имен и чисел, то они меня просто не интересовали. К тому же мне тогда все равно было, да и теперь тоже. Слишком дел у меня много. Некогда мне.

Чтобы замять принявший неприятный оборот разговор, Форрест сказал: — Спасибо! — И, выждав немного, прибавил: — Я хочу переехать от вас, найти себе квартиру и взять в помощь Грейнджера; потом попытаюсь разыскать отца и предложить ему поселиться со мной, если он захочет.

Хэт нахмурилась, но не от неудовольствия, а скорее от обиды. — А зачем? — спросила она.

Но он промолчал. Не мог же он пересказывать ей сны, смутные предчувствия, неопределенные надежды.

Хэт улыбнулась: — Ты человек взрослый и свободный. Это будет тебе отвлечение. Может, оно и к лучшему. Когда я знала его, он одного только тебя и любил.

Форрест улыбнулся в ответ. Сказать с уверенностью, что она видит его улыбку, было нельзя. Свет бил ей в глаза.

3