Земное счастье

— Не ты один. Большинство. Его ругали. Некоторые одобряли. Но никто не снизошел до меня. А ведь он вовсе не говорил, что сделал это сам или отдал мне соответствующий приказ, отнюдь. И однако на меня просто не обращали внимания. Словно меня не существовало. Я уже говорил, что за свои поступки и ошибки привык отвечать сам, а тут оказалось, что я как бы не стою того, чтобы с меня спрашивать. Какой-то гуманоид… — Дан заметил, как Артур побагровел и судорожно сглотнул слюну. Заметил это и Маран. — Извини, Артур, я вовсе не собирался напоминать тебе о наших маленьких, канувших в Лету трениях… Я не хочу называть это ксенофобией. Не то слово. Ведь у вас нет ксенофобии по отношению к кошкам и собакам, наоборот, вы их любите, иногда даже слишком нежно. Естественно, не считая их равными себе. Но у кошек и собак нет гордости… Не вскидывайся, Патрик. То, что я говорю, к Разведке не имеет ни малейшего отношения, с моей стороны было бы черной неблагодарностью этого не признать… Да, потом все изменилось, как по волшебству. Когда выяснилось, что мы с вами одной породы… Ладно, я слишком много говорю о себе. Может, я не прав и должен сказать спасибо, что меня щадили… как младшего брата… Возьмем другую сторону. Что всех возмущало? Не то, что это письмо перевернуло ситуацию на Торене и могло стать причиной войны. А то, что было совершено вмешательство, причем самовольно, без референдума. А если б его провели, референдум? Я уверен в результате: решили бы оставить все, как есть. Авось, Лайва не начнет войну. А если и начнет, то не выиграет даже с глубинным оружием. А если и выиграет и установит на всей Торене власть Лиги, и это не конец, рано или поздно режим распадется. Самопроизвольно, как это не раз случалось и на Земле. В любом случае, для глобальной катастрофы того, что Лайва может накопить, мало, а все прочее… Пострадает несколько поколений, ну и что? С точки зрения истории — пустяк, мелочь. Вы не согласны? Поправьте меня, если я неправ.

— Прав, — сказал Патрик. — Ты абсолютно прав.

— Не обязательно, — возразил Артур. — Были бы разные мнения.

— Мнения одно, результат другое. Он прав. Решение вынесли бы именно такое.

— И это не со зла, — сказал Маран. — Земляне народ добрый. И даже не от равнодушия. Многие бы сопереживали, покажи им сериал о том, что творилось в Бакнии, некоторые и прослезились бы. Нет. От нерешительности. От нежелания прилагать усилия. Земляне стали ленивы. Они слишком хорошо живут. Бесконечные праздники, карнавалы, гуляния. Вялое сидение у экранов… Конечно, я не против хорошей жизни и вовсе не собираюсь ратовать за нищету. Когда-то Лига орала, что ее цель дать людям хлеб и жилье. Видите ли, Бакния всегда была бедной страной. В ней мало плодородных земель и сырья, у нас всегда несытно ели и тесно жили. И, конечно, много воевали… Так вот, хлеб и жилье. В этом нет ничего плохого, я был с этим согласен, но мое определение все же звучало немного иначе. Хлеб, жилье и свобода. Еще не попав на Землю, я понял, что вы это в той или иной степени осуществили, ведь у вас хлеб и жилье есть даже у безработных, правда, хлеб и жилье разной степени совершенства, но мне всегда претила идея равенства, доведенного до абсурда. Несравненно больше, впрочем, меня волновало третье: свобода. Я не о свободе жить, где хочешь, и ехать, куда хочешь, хотя и это все должно, само собой, быть. Я о другом. Мое понимание свободы совпадает с формулой Поэта: думать, что хочешь, и говорить, что думаешь.

— Но ведь у нас есть и это, — сказал Артур.

— Не спорю. У вас есть свобода мысли и свобода слова. Если, конечно, забыть о некотором лицемерии, свойственном отнюдь не только политикам, для которых оно испокон веку было главным инструментом, но и большинству обычных людей. На самом деле ведь далеко не все и не всегда говорят то, что думают.

— Это не лицемерие, а самоограничение, — возразил Дан. — Нежелание задевать других.

— Самоограничение, — сказал Маран, — это когда человек о части своих мыслей умалчивает. А когда он думает одно, но говорит другое, это лицемерие.

— Почему обязательно другое?

— Хочешь сказать, что самоограничение это затрагивает не только словесное выражение мыслей, но и сами мысли? — спросил Маран.

Дан покраснел.

— Лично я всегда говорю то, что думаю. По крайней мере, стараюсь. Но ограничиваю ли я себя в мыслях?.. Может, и так.

— Вообще-то я не имел в виду тебя… — начал Маран, но Дан перебил его.

— Теперь ты сам лицемеришь, — буркнул он. — Перестань!

Маран промолчал, но вмешался Патрик.

— Не знаю, как насчет Дана, но я себя в мыслях не ограничиваю. Однако большинство людей занимается этим постоянно, факт бесспорный. Но сдается мне, ты слишком многого хочешь от рядовых представителей человечества. По мне свобода мысли это удел немногих.

— Как и мышление вообще, — проворчал Дан.