— Вот что я тебе скажу. Перестань говорить о войне, отец Ярви. Возвращайся в Гетланд и сделай дорогу гладкой для Отче Мира, ведь таков долг мудрого служителя.
— Я и моя команда можем покинуть Калейв, великий князь?
— Разве могу я силой удержать служителя Атиля? Это тоже было бы… недипломатично.
— В таком случае я покорнейше благодарю за оказанное гостеприимство и за данный совет, столь полезный, сколь и утешительный для моего сердца. Но мы не можем вернуться назад. Мы должны со всей поспешностью плыть в Первогород и просить о помощи там.
Колючка покосилась на Бранда: тот сглотнул. Плыть в Первогород! Да это ж на другом конце света! А в ней всколыхнулась радость — здорово! Ну и страшно немного стало, не без этого.
Варослав лишь презрительно фыркнул:
— Ну, желаю удачи. Боюсь, правда, что от Императрицы вы ничего не получите. К старости она стала еще набожнее и не желает иметь дела с теми, кто не поклоняется ее Единому Богу. Все, что ее интересует — это бормотание ее служителей. И кровь. Свежая кровь, которую она так любит проливать. Да, и еще эльфьи реликвии. Но чтобы заслужить ее благоволение, придется подарить ей нечто невиданное по силе и могуществу.
— О, великий князь, разве могу я отыскать подобную вещь?
И отец Ярви низко поклонился — ни дать ни взять сама невинность и скромность.
Однако Колючка видела его улыбку — и она была полна коварства и хитрости.
Часть III. Первогород
Глава 22
Только боги знают: за время путешествия Бранд разочаровался в столь многих вещах, что из них можно было бы собрать приличную кучу. Все оказалось совсем не так, как в историях, что шепотом рассказывали у очагов, и в песнях, что гордо распевали в Торлбю. А еще он узнал, что в историях и песнях про кучу всего вообще не рассказывают!
Например, никто не рассказывает о топях в устье Запретной! И тучах кровососущих насекомых над ними. Никогда не забыть эти серые утра, когда просыпаешься в луже и весь в блямбах от укусов…
Или вот взять бесконечно тянущиеся берега Золотого моря — про них тоже ни слова! А там они заходили в крохотные нищие деревеньки за низенькими нищими оградами, где отец Ярви торговался на странных языках с пастухами, чьи лица солнце выдубило, подобно кожам. Или о галечных пляжах, где команда выставляла кругом плюющиеся искрами факелы и лежала, не смыкая глаз, дергаясь от каждого звука — не идут ли бандиты, ведь они наверняка таятся прямо за границей света и тьмы…
А еще за ними ползла память о схватке с коневодами, и Бранда во снах преследовало лицо человека, которого он убил, и он слышал удары стали о дерево и просыпался в холодном поту.
— Вам смерть пришла!
Бранд просыпался в душной темноте, но слышал лишь громкий стук собственного сердца и тихий стрекот цикад. О сожалениях и горькой памяти в песнях тоже не пели.
А еще в песнях ни словом не упоминали скуку. Каждый день одно и то же: гребешь и гребешь в виду холмистого берега, и так проходит неделя за неделей. А еще накатывала тоска. Он беспокоился за сестру и до слез скучал по вещам, которые всегда ненавидел. Каждый день Скифр отлаивала команды и гоняла Колючку, а Колючка гоняла по очереди всех членов команды — и Бранда в особенности. А Колл каждый день донимал отца Ярви вопросами про растения, раны, политику, историю и пути Отче Месяца на высоком небе — и отец Ярви отвечал и отвечал. Ссадины, тошнота, солнечные ожоги, жара, мухи, жажда, вонь человеческого тела, стершиеся до дыр на заднице штаны, Сафрит, скупо отмеривающая провизию, зубная боль Доздувоя, бесконечные истории того, как Фрор заработал шрам, каждый раз разные, тухлая еда, понос, мелкие свары, постоянный страх перед каждым встречным, а самое худшее — понимание, что на пути домой каждую милю пути их ждет ровно то же самое.
Да, его разочарования, горести, обиды и несбывшиеся мечты можно было сложить в высоченную кучу.
Но Первогород… о, Первогород превзошел все его ожидания.
Он раскинулся по обеим сторонам широкого мыса, который далеко, на несколько миль, вдавался в пролив — белокаменный, с гордыми башнями и крутыми скатами крыш, высокими пролетами мостов и крепкими стенами в кольце крепких стен. А надо всем парил Дворец Императрицы — сплошные сверкающие купола твердыни столь огромной, что туда можно было бы засунуть Торлбю, и еще осталось бы место для парочки Ройстоков.
А еще по всему городу горели огни, разноцветные! Красные, желтые и голубые, и они подсвечивали голубые вечерние облака, и отливали нежным розовым, и отражались в мелкой волне, на которой покачивались корабли изо всех стран мира, подобные пчелам в огромном улье.