Земные наши заботы

взявшаяся. И взгорье, заросшее лозняком, ельником и березкой. Поросль от тех

кустов, от тех дерев, кормивших ягодой, орехами и желудями мальчишку, что

«под именем Саня бегал тут босиком».

Ничем сторона не богата,

А мне уже тем хороша,

Что там наудачу когда-то

Моя народилась душа...

Тем временем — долго ли машине проскочить три- четыре сотни метров, да

еще по хорошей дороге — мы въехали в Сельцо, небольшую деревню дворов на

семьдесят, беспорядочно попрятавшихся за ольховыми кустами, так что на виду

и вовсе мало стояло домов и домишек с дровами и бревнышками у калиток, с

кучами песка и опилок. На виду при въезде стояло два кирпичных двухэтажных

дома да такой же высоты клуб с односкатной крышей. Здесь, у клуба, у

травянистой поляны-площади, тоже со скатом в одну сторону, и обрывалась

дорога, а обрываясь, постепенно, еще от въезда, от сараев у двухэтажек,

погружалась все глубже в вязкую жижу, чтобы окончательно утонуть в ней тут,

у верхней кромки травянистой поляны, охваченной слева щитовыми домиками, в

одном из которых был сельсовет, в другом — контора совхоза. Без оград и

палисадников, они казались и вовсе неуютными, озябшими под дождем и

одинокими.

В конторе было так же неуютно, как и на улице. В кабинете — голые стены

да пустой стол, за который присел молодой директор, недавно сюда назначенный

сразу с завгаров и к должности такой, к роли головы в хозяйстве еще не

привыкший. Сидел, посматривал в окно и не знал, куда же послать машины на

вывозку скошенных трав. Еще вчера не смогли пробиться ни в одну бригаду, с

полпути тракторами вызволяли, где-то и сейчас еще две машины «сидят». Так то

было вчера, а сегодня — всю ночь лило — и вовсе не проехать.

— Дорог-то в хозяйстве — ни метра, — сказал он, словно бы оправдываясь

перед нами, приехавшими дознаться, почему из отстающих никак не

выкарабкается совхоз. — Поэтому сейчас мы с вами и посмотреть ничего не

сможем. Правда, на новую ферму можно пройти, она тут рядышком. Можно по пути

торговый комплекс посмотреть, — он еще строится.

Вышли опять на поляну. Председатель сельсовета присоединился к нашей не

очень разговорчивой компании, а потом и секретарь партийной организации,

многие годы до этого возглавлявший местный Совет. Оба в здешних местах

выросли, видели Сельцо до войны («Тоже было не крупнее») и после («Ни одной

избы не осталось, все фашисты пожгли. И людей в избах, за помощь

партизанам...»).

— Тут партизаны были?

— Ну как же... Помните обращение Твардовского к партизанам Смоленщины?..

За Починками, Глинками...— начал вдруг читать секретарь парткома тихим

голосом, будто это вовсе и не стихи были, а задушевный разговор с поэтом

пересказывал.

За Починками, Глинками

И везде, где ни есть,

Потайными тропинками

Ходит зоркая месть.

Ходит, в цепи смыкается,

Обложила весь край,

Где не ждут, объявляется

И карает...

Карай!

Мы вышли из строящегося магазина и остановились посреди поляны-площади.

Вернее, были остановлены вот этим задушевным чтением знакомых стихов поэта,

здесь выросшего, здесь начавшего писать и потом много раз бывавшего на этой

земле, вот на этой поляне. Кто-то наверняка видел его здесь и помнит.

Не успел я додумать это, спросить не успел, как сам собой зародился и

потек неспешный разговор:

— Последний раз Александр Трифонович приезжал в Сельцо в 1962 году... —

Это секретарь парткома сказал.

— А не в шестьдесят первом? — усомнился председатель сельсовета.

— И в шестьдесят первом был... Вот на этом же месте остановился, по

сторонам посмотрел... А тут вот, в низинке, где пруд сейчас, болотце было.

Александр Трифонович и говорит: «Думаете прославиться своей миргородской

лужей?» Замялись мы, мол, руки не доходят засыпать эту трясинку. А он: «И не

надо ее засыпать. Копните несколько раз экскаватором, деревьями обсадите — и

вместо грязи красота будет, пруд». Постоял еще, подумал... «А вот тут, выше

пруда, хорошо бы клуб построить... И уж от него по сухому высокому месту

новые дома, которые возводить собираетесь, в один порядок поставить...» И

показал рукой в сторону хутора своего.

— Там что-нибудь было? — спросил я.

— На месте хутора? А ничего. Вот, видно, и хотелось ему, чтобы дома до

бывшего его подворья дошли... Стали мы говорить ему что-то про деньги,

отнекиваться. А он нам: «Вот скоро получу Ленинскую премию за мою новую

поэму и пришлю вам — стройте тут клуб»... Походил он по деревне, со

стариками, бабами поговорил — и уехал. А вскоре и правда денежный перевод от

него приходит — за поэму «За далью — даль» получил он премию. Ну, мы эти

деньги в банк, да потом и построили вот этот клуб. Своих, конечно, добавили.

И болотце вычистили, теперь пруд на его месте. И домики двухэтажные от клуба