Земные наши заботы

тоже предусматривается проектом.

Признаться, такую культуру в работе мелиораторов, такую грамотную работу

мне доводилось видеть лишь в Прибалтике. И я подумал: здешний земледелец не

представляет даже, как облегчают его труд мелиораторы. Только там знают, как

сильно мешаются валы, где они есть, где они громоздятся противотанковыми

завалами, мешая пахать и сеять, убирать урожай, служат рассадником для

сорняков.

Однако когда я говорю о культуре, то имею в виду не только валы. Недавно

один агроном на Смоленщине жаловался на ученых, а заодно и на химиков: нет

гербицидов, убивающих камыш, который «так и прет» на осушенных землях, и

ничего с ним поделать нельзя. И действительно, камыш ярко зеленел на полях,

возвышаясь над всходами и угнетая их.

— Не по адресу обращается агроном, — проговорил Иван Иванович, когда я

рассказал ему об этой жалобе. — Виноваты мелиораторы. Или проектировщики —

они должны были предусмотреть все необходимые агротехнические приемы. Или

те, кто проект воплощал в натуре - плохо вычесали корневища, верхний слой не

измельчили как следует дисками. Если все правильно делается, то никакого

камыша не будет, не будет и нужды в специальных ядохимикатах.

Он имел право так говорить. На здешнем поле не увидишь ни одной

камышинки!

Вспоминаю и другой разговор, тоже на Смоленщине. Директор совхоза с

огорчением и досадой рассказывал о несбывшихся надеждах и погубленном

болоте: «Раньше на озерках хоть дичь тут разная водилась и лесочки по болоту

росли, пусть и не ахти какие добрые. Жалко было трогать, но надеялся, что

после осушения и раскорчевки травы здесь пойдут в пояс. Ничего теперь нет —

ни озерков, ни зелени, одни хвощи растут. Однако и претензий мелиораторам не

предъявишь — делалось все по проекту».

Его коллега, директор псковского совхоза, побывав на Рязанщине, сказал с

трибуны так: «Раньше, пока я сидел в своем хозяйстве, в родном районе, то

думал, что мелиорация везде одинакова — затрат много, а толку мало. Но

поездил, посмотрел — и обнаружил, к своему удивлению: есть мелиорация «по-

псковски», от которой действительно не много толку, и есть «по-рязански»,

когда все делается добротно, и можно лишь позавидовать вот бы нашему

хозяйству хоть одно такое поле, осушенное «по-рязански»!

Вот и решил я дознаться, почему в одной и той же зоне, в одинаковых

условиях так разно работают мелиораторы: у одних ошибка на ошибке (примеров

тому много), у других, как говорится, ни сучка ни задоринки — рязанцев я

имею в виду. И стремятся они не только к тому, чтобы сделать все на «хорошо»

и «отлично», чтобы каждый гектар мелиорированной земли давал максимальную

отдачу, вознаграждая за труд высокими урожаями, но и чтобы при этом не

ухудшить, а улучшить природу этого красивого, но болотистого края.

Однако, и так во всяком деле, легче разобраться в причинах плохой работы

и виноватых найти — назовут их и сами исполнители, и заказчики, потому что о

недостатках и на рабочих собраниях говорят, и в кулуарных беседах, и со

страниц газет. А когда недостатков нет, во всяком случае крупных, видимых,

то даже сами исполнители не могут сказать, в чем причины хорошей,

качественной работы. Одно отвечают: делаем как надо, вот и получается все

хорошо.

Не знал, почему у них получается, а в других местах нет, и Иван Иванович.

Он давно привык к тому, что первыми на мелиоративный объект приходят

изыскатели. Приходят, чтобы изучить природу. И участвуют в этих изысканиях

геологи и почвоведы, ихтиологи и лесоводы, топографы и гидротехники,

ботаники и химики. Все они работники института, который возглавляет Иван

Иванович.

Так вот, затраты на изучение природы (только на изучение природы!)

составляют здесь 60—70% от стоимости проектно-изыскательских работ.

Я попросил Ивана Ивановича свозить меня в одну из работающих

изыскательских партий.

— Это сложно, но... можно, — ответил Дорофеев, подумав минуту. И добавил:

— Партия — это несколько бригад. Начальника партии разыскать — невелика

проблема. Думаю, завтра разыщем. Ну, а с ним мы и какую-нибудь бригаду

найдем...

На другой день, свернув с шоссе и миновав деревню, не имевшую ни порядка,

ни дороги, мы выехали на проселок. Ночью прошел сильный дождь, и поэтому

директорский рафик, напоминавший машину «скорой помощи», продвигался

преимущественно юзом, норовя сунуться в колдобину. Шофер яростно крутил

баранку то влево, то вправо, ругался и говорил, что напрасно едем, так как

дальше будет еще хуже, болота пойдут.

И действительно, скоро дорогу обступили заболоченные низины, поросшие