— Мировая история с тобой бы поспорила, — улыбнулся Мидас, который не стремился обидеть руса, просто хотел понять его. — А ведь историю пишут победители.
— Историю пишут трусы, — покачал головой Яромар. — Пока другие ее творят. Победителям недосуг сохранять свои деяния в бумаге, их победы живут в их потомках и в ясном небе над головами наследующих им поколений. Скажи, много ли тебе знакомо достоверных хроник, написанных великими полководцами и князьями? Конунгами, королями, признанными героями и защитниками своего народа?
Мидас улыбнулся и покачал головой. Он мог бы вспомнить Цезаря с его «записками», но то были, в общем-то, не хроники, а скорее именно что записки, краткие изложения виденных им событий. Ну, еще кто-нибудь? Вот именно, а исключение, как известно, лишь подтверждает правило.
— Для этого нам алые плащи, — нахмурился Яромар. Его ноздри разошлись, он шумно втянул воздух, точно волк, почуявший чужака. — Чтобы враг видел нас издалека. Чтобы знал — мы идем, а с нами — его погибель.
— Кажется, теперь я понимаю, — Мидас широко улыбнулся, уловив, наконец, ход мыслей собеседника. — В этом все дело! Враги видят вас и отступают, потому что ваша слава, слава об алых плащах, идет далеко впереди вас. Так вы побеждаете, не проливая крови.
— А еще на алом плохо читается кровь, — заговорщицки подмигнул ему старший дружины. Мидас неожиданно вспомнил, как Леонид за чаркой вина упоминал, что воины Лакедемона носят яркие плащи по той же причине.
А потом он увидел впереди два алых пятна, которые двигались к ним сквозь снежную пелену. Пятна быстро приближались и вскоре превратились в двух всадников. Огул и Буян возвращались, хотя до Арконы было еще около часа езды.
— Что не так? — без лишних вступлений спросил Яромар. — Впереди враг?
— Враг, — кивнул Буян. У него был мощный, резкий голос, точно удар молота о наковальню. — Но не впереди, здесь.
Яромар остановил лошадь и поднял правую руку, Стражи рассвета замерли. Над отрядом повисла мертвая тишина, даже ветер прильнул к земле, чтобы не привлекать внимания.
Старший дружины на мгновение прикрыл глаза и опустил голову на грудь. Почти сразу открыл их, резко обернулся.
— Милан, ко мне! — взревел он. — Круг в позицию! Остальные по периметру!
Мидас развернул лошадь и нашел взглядом Карна. На лице парня читалась тревога, но не растерянность. Он, похоже, знал, что происходит.
Воины быстро перестроились, умело оттеснив кобыл Карна и Мидаса в центр круговой формации. По ее периметру выстроились шестнадцать витязей, они спешились и обнажили клинки, затем вонзили их в землю перед собой и положили руки на округлые навершия с выгравированными на них черными молниями.
Оставшиеся восемь витязей, включая Яромара, образовали еще один, внешний круг. Они тоже достали оружие, но с коней слезать не торопились.
— Если рядом враг, мы поможем! — прокричал ему Мидас. — Мы не так беспомощны, как может показаться!
— Мы видели вашу силу, — прозвучало в ответ. Яромар даже не обернулся, но голос его могучей волной раскатился во все стороны. — И ведомо нам, что вы оба — великие воины. Но это не ваш бой, мы обещали доставить вас в Аркону, так и будет.
Древний бог хотел возразить, но внезапно налетевший ветер бросил ему в лицо пригоршню снега, кобыла под ним заволновалась. Что-то изменилось в окружающем пространстве, что-то стало неправильным — лютый ветер дул точно с севера на юг, но снегопад, превратившийся в настоящую пургу, закручивался спиралями и, игнорируя законы физики, ввинчивался в небо тугими канатами. Где-то на самой границе слуха, нет — на пределе сознания, раздался тихий треск, будто кто-то разорвал плотную ткань. У Мидаса зарябило в глазах.
— Лимб, — голос Карна прозвучал рядом, но будто бы издалека. — Нас затягивает в Лимб.
— Милан, действуйте! — проревел Яромар. Он спрыгнул с жеребца и шлепнул его ладонью по боку, конь тут же отступил на несколько шагов, опустился на землю и замер, пригнув голову. Остальные воины внешнего круга последовали примеру старшего.
Фригийский царь увидел, как из снежной пелены на Яромара вылетает черное хитинистое тело с продолговатой вытянутой головой и длинным хвостом, оканчивающимся смертоносным жалом. С языка Мидаса уже готов был сорваться изумленный вздох, но Карн уже в который раз опередил его, озвучив то, что увидел своим энергетическим зрением.
— Химеры, — прошептал парень.
— Я вижу, — процедил сквозь зубы древний бог.
— Ты не видишь, — покачал головой Карн, изо всех сил напрягая внутренний взор, чтобы пробиться сквозь метель, которая была чем-то большим, чем буйство разгневанной стихии. — Их тут десятки.