Зеркала

Зимняя тьма прилипла к оконному стеклу, вглядываясь в глубины дома, где горели огни и сидели люди, одуряюще пахнущие тёплым, вязким, красным, текущим в их телах. Люди веселились в тепле, отгоняя тьму громкой музыкой и живым огнём множества свечей, расставленных на деревянных столах, на полках, на подоконниках и даже кое-где на полу — в углах, где меньше шансов быть сметенными неловким движением ноги или взмахом женской юбки. Люди галдели, люди танцевали, люди словно говорили себе и друг другу — мы живые, мы тёплые, мы не боимся того, что притаилось там, снаружи, что скрывается за границей светового пятна на мерцающем снегу. Мы не боимся, мы не боимся, мы живы и веселы.

Тихая, пугливая девушка с тёмной косой, в которую в честь праздника были вплетены разноцветные ленточки и мелкие стеклянные бусинки, искрящиеся в свете огня, тревожно вглядывалась во тьму, прильнувшую к стеклу — зеркало окна поймало очертание бледного, худого лица и неулыбчивых губ, неслышно шепчущих что-то. Девушка тряхнула головой, прогоняя страх, и обернулась в сторону зала, зябко дёрнув укрытыми шалью плечами.

А в центре зала кружилась в танце белокурая Хёгова невеста, дочка мельника, одна из первых красавиц городка. Звенели браслеты у нее на запястьях, змейками вились распущенные по плечам локоны, пушистые ресницы отбрасывали тень на румяные щёки, стыдливо пряча хитрый взгляд. Девушка иногда покусывала губы, стараясь не сбиться в танце, потому что знала — на неё, на её разноцветные юбки, на её растрёпанные в танце волосы, на движения её рук сейчас направлены многие взгляды. Дочь мельника знала цену и своей улыбке, и своим вьющимся волосам, которые сегодня можно было не заплетать в косу — только украсить венком из веточек, лент, тряпичных цветов и высушенных колосьев. Дочь мельника ловила на себе взгляды мужчин, восхищенные и голодные, чувствовала, как многие стараются в танце дотронуться до неё, оказаться ближе, чем следовало бы их подпускать. Взгляды женщин жгли ядом, оценивали каждый шажок, каждое мелкое движение плечом, и дочь мельника старательно их не замечала, чтобы ненароком не сбиться и не упасть на потеху завистницам. Сама она изредка, украдкой приподнимала ресницы, смотря в сторону очага, где у самой стены, словно огородившись, обособившись от праздника сидели трое обитателей Волшебного Замка, странные и манящие, окутанные пологом тайны, как обитатели Страны Теней.

Взгляд дочки мельника загорался азартом, свойственным красивым девушкам, хорошо знающим о своей красоте, когда она замечала на себе внимание рыжеволосого парня, наблюдающего за ней с одобрением и хитрой полуулыбкой, которая удивительно льстила самолюбию. Дочь мельника похолодела и едва не сбилась, когда столкнулась с другим взглядом — пронзительным, но равнодушным лично к ней, наблюдающим за всем вокруг внимательно и напряжённо. Желтоглазый чародей, от упоминания которого некоторые матушки вздрагивали и говорили что-то о занавешивании зеркал в светлицах подросших дочерей, был почему-то угрюм и сосредоточен. Иногда он лениво посматривал в глиняную кружку, которую держал в руках, иногда — обводил зал этим своим взглядом, от которого мурашки шли по коже, а кто-то из парней мрачнел и что-то недовольно шептал товарищам. Дочь мельника знала, о чём они шепчутся, но значение тому не придавала. Слухи — это только слухи, а вот подойти к молодому магу, который, говорят, посообразительнее Мастера Герхарда, и попросить начаровать ей удачу дочь мельника очень хотела, потому переборола суеверный страх и робко улыбнулась, перехватив его взгляд. Чародей удивлённо вскинул бровь, но улыбнулся в ответ, утратив свою угрюмость и высокомерие, и чуть приподнял кружку с элем. А потом наклонился к сидящей между ним и его другом темноволосой девушке, грызущей красное яблоко, и начал что-то рассказывать, кивнув в сторону Хёговой невесты. Девушка пристально посмотрела на дочь мельника, поставила локти на стол и даже оторвалась от своего яблока, чтобы что-то спросить у мага. В её взгляде не было ни зависти, ни чисто женского стремления оценить соперницу — только какой-то своеобразный интерес.

Дочь мельника, почему-то, почувствовала себя уязвлённой и покрепче вцепилась в руку парня, увлекавшего ее в танец, подальше от странных гостей и слухов, с ними связанных.

* * *

К середине вечера мне начало нравиться всё.

В первую очередь — чуть горьковатый, отдающий пряностями эль, который я пила, уютно устроившись на скамье между парнями. Мне понравились имбирные пряники, которыми меня кормили, и запахи еды, хвои и дыма, которые наполняли таверну. Мне нравилось наблюдать за танцующими и мне нравилась местная музыка — простая, но мелодичная, иногда плавная и грустная, иногда — веселая и бодрая. Согревшись и избавившись от лёгкого волнения, с которым я ждала этой вылазки, я скрестила руки на столе и положила на них подбородок, наблюдая за залом и людьми вокруг.

Потом Ренар принёс ещё эля и яблоко.