Зеркала фантазии

На улице Школьной, на пятом
этаже, над чопорными апартаментами,
друг мой живет.

Друг отличный. Зубрит себе право да служит

телеграфистом. Морзянку отстукивает,
радость и грусть отбивает, будто чечетку.

Я, бывает, сиживаю у него в сумерках. В той

комнате, где жмутся по стенам кровати, с комодом
в углу. Там уют, там хлеб, колбаса и вода
из Кельна, вперемешку с зубными щетками.

Его страсть к жизни, право, сильней, чем моя

к ней ненависть; страсть к женщинам,
к солнцу, стихам.

Сердце при виде него покидает тяжесть, оно

хочет верить.

В своем праве

На углу бульвара, где стоят ряды блестящих авто и
       неспешно плывут трамваи,
Вокруг мужчины большого и грузного стайка маль-
       чишек вертелась, руками махая.
Была весна, небеса голубели, как глаза у мужчины,
       и водка в бутылке его была дешевого сорта.
Дым прокопченный, запахи, взвизги сирен облака-
       ми черными плыли прямо из порта.
Была весна, и вечер субботы и денег хватало на
       пиво и девушек самых нестрогих, а потом бы
       сойтись в рукопашной.
Чтоб в старости в доме для бедных на скрипящей
       кровати над тарелкой с селедкой не охать, что
       молодость выдалась зряшной.

Встреча

Он ждал меня на рельсах у Агенскалнса, но дело кончилось протоколом, когда он приложил меня за то, что я увел его девушку.

Он был молотобойцем в маленькой кузне. Весь его скарб это старая койка да стол с сосиской, и пивом, и пресной кашей в засаленной плошке, преснее, чем его жизнь. Халупа его на окраине, где песок, и сосны, и синее небо.

Одно было счастье, субботний вечер в Аркадии, где тир да люстгауз, да девушки, крепкие и беззаботные, будто мечты, будто деревья вокруг, будто цветы во дворе его дома.

А он любил свою жизнь, простую, как труд, тяжелый и монотонный, будто молот, который он заносил над своей головой каждый день от рассветов до золотистых закатов.

Он меня приложил за то, что я увел его девушку, за то, что видал меня среди этих, кого ненавидел сильнее, чем безысходные будни.

А он был красив, как природа, как всё, чем нас обделили, блажен, будто музыка Моцарта, и его комната на безнадежной окраине, где синее небо и сосны, была отлично знакома девчонкам, как в детстве дорога в церковь.

И он понравился мне, я бы тоже хотел бы уметь так бить, хотел быть таким же бешеным, будто солнце и ветер, и быстрым, как мелькнувший мимо нас поезд.

Он был безбашенным ветром, сорванным поцелуем, солнцем, каждое утро крадущим землю у ночи.

Угольщик