Зеркала и галактики (СИ)

Пузырька с порошком-анестетиком хватило ненамного. Элан присыпал обожженное Тамарино лицо, грудь, живот – там, где кожа пострадала меньше. Чтобы посыпать руки, порошка уже не осталось; а обрабатывать обугленную спину вообще не имело смысла…

Он прикрыл Тамару простыней. Застывший у стены, сгорбившийся Майк поднял голову.

– Когда придет в себя – что будет?

Элан не узнал его голоса: точно зашелестели сухие листья.

– Будет мучиться. – Он проглотил ком в горле. – Может быть, долго.

Майк оторвался от стены. Как пьяный, качнулся к столу, на котором стояла аптечка.

– Что у нас есть?

– Ничего, – горько вымолвил Элан. – Снотворное; две ампулы.

– Иди, – Майк кивнул на дверь.

Элан медлил.

– Да уйди же!

Он вышел, невольно сутулясь. Опять – не уберег. Не удержал, не отогнал, не спас.

Ну кто ее надоумил швырять колдовское хозяйство в костер?!

В коридоре топтался Борис – лицо пепельное, рыжие вихры прилипли к мокрому лбу. Он с надеждой подался к тигреро:

– Выживет?

Элану хотелось заорать и вмазать художнику в челюсть, но он тихо ответил:

– Здесь – нет.

– А где?

– В больнице. Или если б мы вызвали космоспасателей… Нет тут больницы! – взорвался тигреро. – И спасателей нет! Понятно?! – он сгреб художника за грудки и затряс. Опомнился, отпустил. – Уйди к черту…

Борис привалился к стене, ловя ртом воздух.

– Сделай что-нибудь! – потребовал он. – Ты – демон! Почему стоишь, как пень, ждешь?! Вызывай спасателей телепи… черт… мыслями! Смерть предвидишь, а на помощь позвать тебя нет?!

Элан отвернулся. Борис негодовал, дергал его за рукав, бранился; потом отстал и хрипло выдавил:

– Извини, я не в себе.

Элан вяло подумал, что они все давно уже не в себе. Прислушался, что делается в Тамариной комнате. Тишина. Дверь отворилась, и в коридор шагнул Майк.

– Спит, – сказал он.

Борис неуклюже ввалился внутрь, шумно захлопнул дверь.

– Вколол? – через силу осведомился Элан.

Майк кивнул.

– Две ампулы?

Он опять кивнул.

– Куда?

Версан ответил беспомощным взглядом.

– Куда? – повторил Элан.

– Хотел в сонную артерию… не попал. – Майка передернуло, он со стоном прижал пальцы ко рту.

Элан увел его в соседнюю комнату, дал воды. Версан сделал несколько глотков, отставил бокал.

– Что теперь?

Тигреро повалился в кресло, стиснул виски.

– Она проснется. Может быть.

– Утром Приют взбесится, – сообщил Майк.

У Элана раскалывалась голова и жутковато замирало сердце. Губы едва слушались, когда он ответил:

– Я останусь здесь, а ты уведешь остальных. Если… она будет жива.

Версан отпил еще воды. Задавил отчаяние и размеренно, точно утомленный шалуном учитель, произнес:

– На взбесившемся Приюте нельзя оставаться.

Элан смолчал, прикрыл глаза ладонью. На кой черт Майк взялся не за свое дело? Не тыкал бы иглу трясущейся рукой, не впрыскивал снотворное Бог весть куда – у тигреро осталась бы возможность сделать смертельную инъекцию самому.

– Эл, у тебя есть нож. Охотничий.

Он вскинул голову. Смуглое лицо Майка было серым, на запавших щеках пробивалась щетина, а глаза нехорошо блестели.

– Нет никаких ножей.

– Эл, – версан прижал ладони к коленям, выпрямил пальцы и присматривал, чтобы не дрожали, – пойми. Если это делать, то сейчас, пока не проснулась. Зачем ей мучиться? – Связные гладкие фразы давались ему с трудом.

Элан поднялся на ноги. Тамара лежала за стеной тихая, сонная – и не просила об эвтаназии.

– Майк, опомнись. Это будет настоящее убийство.

– Я не позволю ей мучиться! – рявкнул версан, сорвавшись.

Элан хватил его по щекам – раз, другой, третий. Майк заморгал удивленно и обиженно.

– Спятил, что ли?

Тигреро пинком подвинул кресло, сел. Майк прав: самое милосердное – покончить со всем, пока Тамара спит. Однако Элан не поручился бы, что после этого версан не полоснет по горлу самому себе.

– Я не дам тебе ее убить.

Версан сжал ладонями лицо. Спросил глухо:

– А что тогда?

– Будем колдовать, – не сразу отозвался Элан. – Демон я или нет? Пойдем.

Он повел Майка не к Тамаре, а вон из дома, на площадку. Здесь, под узорчатым звездным небом, переливался углями догоравший костер, и на бревнах, поодаль друг от друга, примостились Мишель и Лена. Указав Майку место, Элан уселся на свободное бревно, уставился на россыпь живых драгоценностей, окруженную слоем горячего пепла.

– Всё? – вполголоса вымолвила Мишель.

– Нет, – хрипло откликнулся Майк, и снова настала тишина.

– Кто развел костер? – вдруг спросил Элан.

– Борис, – ответила Лена дрогнувшим голосом.

– Я запретил ей баловаться с огнем… Кто научил швырнуть в костер порошки? Сидеть! – рявкнул тигреро, уловив движение Лены, и сам вскочил на ноги. – Кто? – По тускло светящемуся пеплу, по догорающим угольям, он шагнул к писательке.

Она испуганно вцепилась в свои толстые косы.

Тигреро поставил ее на ноги.

– Ну?

– Я не… ну, сказала… – залепетала Лена. – Ну и что? Я же не знала!

– Чего не знала?

– Что так кончится. Пустите, – пискнула она жалостно. – Элан, я не хотела… чтобы так…

– А как хотела? Говори! – Он тряхнул ее; косы мотнулись длинными змеями.

– Эл, ты рехнулся, – подал голос Майк. – Отстань.

– Пустите! – завизжала Лена. – Не знаю я ничего! Ма-а-айк!!!

Версан сзади взял Элана за локти.