Зеркала и лица: Солнечный Зайчик (СИ)

– Когда я сказал, что мы не друзья… ты неправильно всё поняла, Лили. Я не хочу с тобой дружить – я хочу, чтобы мы всегда были вместе, но никак друзья. Понимаю, что говорить об этом сейчас смешно, слишком рано. Но поклянись, что когда мы вырастем, ты выйдешь за меня замуж.

– Клянусь, Сев! Я выйду за тебя замуж, как только мы закончим школу. Я выйду за тебя замуж и подарю тебе замечательных детей: девочек, таких же красивых, как я, и мальчиков, таких же умных, как ты. Мы станем жить в маленьком уютном домике, в котором кроме нас не поместится никто: ни домовые эльфы, ни тени, ни демоны, ни призраки. Мы проживем счастливую жизнь и умрем в один день. Ты ведь будешь меня любить всю жизнь, правда, Сев?

– Правда.

– Клянешься? – засмеялась Лили.

– Клянусь.

– Что бы ни случилось? Всегда?

– Что бы ни случилось. Всегда.

Небо, наконец, разродилось дождём. Над Хогвартсом прогрохотал первый весенний гром.

Лили светло улыбнулась, жмурясь от счастья:

– Слышишь? Небо приняло наши клятвы.

Глава 29

Весна в Хогвартсе

– Эй, Эванс!

– Что, Поттер? – обернулась девочка.

– Кажется, имеет смысл тебя поздравить? – на узких губах Лягушонка дрожала злая усмешка. – Слышал, ты помирилась с Блевотником?

– Тому мириться ни к чему, кто не ссорился.

– Лгунья ты, Эванс.

– Кому я соврала? – задохнулась от возмущения Лили.

– Сдаётся мне, каждому из нас по–своему.

– Займись–ка ты лучше свои квиддичем, Джеймс!

– Непременно займусь, Эванс.

Поттер, сухо кивнув на прощание, ушел. Прямая спина, гордо откинутая голова, уверенный шаг. Лили смотрела ему вслед со смешанным чувством: с сожалением и облегчением одновременно.

Ничего! У Поттера остаются его друзья: красавец Блэк, быстрая вёрткая тень Петтигрю, самый серый гриффиндорский кардинал – господин Ремус Люпин. У Джеймса есть теперь и его новый легкокрылый друг, золотой шарик–снитч, за которым ему предстоит носиться сломя голову.

Поначалу Лили боялась повторения тех дней, когда вредный Лягушонок сживал её со свету, поднимая на смех. Но этого не случилось. Поттер не враждовал, не подкалывал, не донимал. Он вежливо кивал при встречах, приветствуя Лили так же, как приветствовал Алису, Дороти или Мэри. Вежливо раскланивался при прощании. Он вообще стал таким странно вежливым, будто никогда и не был Лягушонком. Даже списать как–то раз дал. Заметив, что Эванс нервно грызёт кончик пера, молча пододвинул свой свиток, исписанный крупным, резким, не слишком разборчивым подчерком. Лили, покраснев, быстренько скатала недоученную формулу. Ей было стыдно пользоваться чужими знаниями, но получать «ниже ожидаемого» было ещё неприятней.

Словом, не сговариваясь, не выясняя отношений, Лили и Джеймс из враждующих сторон, из двух авантюристов–соратников незаметно перешли к безликим отношениям сокурсников.

Лили не хотелось себе в этом признаваться, но она порой скучала по прежнему Джеймсу, задорному, наглому и навязчивому. Этот отстраненный, удивительно вежливый, незнакомый мальчик раздражал её. Не так сильно, конечно, как Люпин или Блэк, но все же…

***

На смену пронзительным мартовским ветрам пришёл солнечный апрель. Вослед ему торопился май. По пригоркам раскинулись ковры из трав. Каждое утро из окна спальни можно было наблюдать, как дрожат верхушки деревьев от дуновения ветра, а раскрыв ставни, поймать ветер в объятия, получив от утреннего Зефира поцелуй.

Днем можно было заслушаться, как кукует кукушка в чаще леса или стучит по стволу дерева дятел. Если отважиться забраться в лес чуть дальше, можно наткнуться на черногривых диких коней, каких не водится нигде, кроме Запретного Леса.

Лили полюбились прогулки в молодом березняке, понравилось вдыхать аромат нежных, клейких, только что распустившихся листочков. Травы, листья и первоцветы благоухали так, как благоухают они только весной.

Небеса полнились птичьими голосами.

Мир, выношенный в чреве вьюг, рожденный серыми мартовскими половодьями, был ещё очень молод и, полный оптимизма неопытной юности, стоял на пороге жизни. Мир предвкушал пору цветения с белыми кистями акации и ароматными лепестками яблони и сирени. Пору зрелости с летним, беспощадным зноем, с неистовыми грозами и сладчайшими плодами. Пору увядания, оплачивающую украденное счастье чистым янтарным золотом листвы, смывающую грехи юности тихими прозрачными слезами осенних дождей и прячущуюся от жалящей памяти за кисеёй молочного тумана.

Но пока все впереди: и соловьиные рассветы, и ястребиные ночи, пока не о чем сожалеть, мир улыбался, радостный, как младенец.

– Мама говорит, что весна – это поцелуй Бога, – делилась Лили с Севом воспоминаниями.

Они удрали ото всех в Запретный Лес, и теперь продирались сквозь заросли дикой ежевики, оплетённой прошлогодней белой липкой паутиной.

– В этом что–то есть, – согласился юный колдун, брезгливо отодвигая от себя очередную колючую ветвь кустарника.

– Посмотри, как здесь чудесно!

– Весьма смелое утверждение.

– Если я скажу, что небо синее, ты станешь утверждать, что оно зелёное? – съехидничала Лили.