Зеркальное прикосновение. Врач, который чувствует вашу боль

Я также чувствую основные визуальные характеристики, например острые углы, закругленные края и контрастные цвета. Все это влияет на спонтанный и яркий эмоциональный опыт, разделяющий любые эмоции, которые подсознательно проецируются мной на окружающий мир. Таким образом, любое увиденное произведение искусства может запечатлеться на моем теле, превращая меня в продолжение творчества художника. Так, разглядывая голубую стеклянную скульптуру Чихули[4], я не только ощущаю вонзающиеся в тело, но и выходящие наружу сквозь кожу шипы, когда медленно, но верно становлюсь самим произведением. Я словно превращаюсь в обитающего в арктических морях морского ежа – холодного, хаотично обороняющегося, пропитанного страшным недоверием. Даже проволочная сетка оставляет на мне свой тактильный отпечаток, и он выглядит так, будто я прислоняюсь лицом к решетчатой двери, что вызывает напряжение и тихое разочарование из-за стремления убежать из удушающей обстановки тюрьмы.

Такие ощущения в первую очередь – сенсорный процесс, но их объем и реалистичность могут зависеть от высших когнитивных функций. Повышенное внимание к деталям в сочетании с обостренным чувством осознанности и личной значимостью кажется определяющим мои синестетические переживания. Покрытая колючками кора отражается во мне особенно ярко, вероятно, из-за случая в детстве во время игры в салки. В Южной Флориде в этой игре на открытом воздухе «домиком» обычно служил ствол близстоящей пальмы. Я до сих пор помню, как, не подумав, хлопнул рукой по коре одной из таких пальм, чтобы меня не осалили. Я взвизгнул и отдернул руку, почувствовав вонзившиеся в ладонь шипы. Из-за неожиданности и повышенного эмоционального заряда боли данного воспоминания сегодня, видя колючие пальмы, я испытываю сильное ощущение присутствия невидимых шипов на лице, словно трусь им о пальму.

Чрезвычайно яркие синестетические переживания всегда имеют тенденцию к утонченной сложности. Редкие или неожиданные ситуации делают почти невозможным увидеть разницу между объективной физической и внутренней субъективной реальностью. В больнице, при первичном осмотре пациента или выполнении какой-либо манипуляции, например при вставке длинной трубки в грудную клетку[5], вероятность испытать на себе неприятные ощущения или боль значительно увеличивается. Во время специализации по неврологии, наблюдая пациентов с синдромом Туретта и тиковыми расстройствами, я запомнил одного пациента, у которого в условиях сильного стресса появились новые тики с нанесением себе повреждений. Он жевал внутреннюю поверхность рта и так сильно давил на уголки губ костяшками пальцев, что от его щек, словно куски говядины, отрывалось мясо. Видя, как он жует плоть правой части своего лица, изо всех сил измельчая ее зубами, я чувствовал болезненный зуд в левой части моего лица и во рту, настолько реальный, что это была почти галлюцинация. Ощущения, словно к моему лицу прижали электрошокер, запускавший каждый из тиков пациента. И чем сильнее тики, тем сильнее боль. Ощущения зеркального прикосновения постоянны, но в таких случаях они прорываются сквозь мою способность фильтровать ощущения, вторгаясь в восприятие реальности.

Называние синестезии неврологическим заболеванием, расстройством или состоянием является своеобразной технической ошибкой, потому что в целом это не самостоятельный источник значительных социальных или функциональных нарушений. За отсутствием четко определенной патологии я предпочитаю называть синестезию вариантом нормы, чертой или неврологической особенностью, способной на хорошее и плохое, имеющей сильные и слабые стороны в зависимости от обстоятельств – как некоторые из нас легко впитывают новые языки, но впадают в ступор, пытаясь проверить счет в ресторане.

Существование в неврологической копии чужого сенсорного восприятия настолько реалистично, что я могу в буквальном смысле поставить себя на место другого человека. От меня зависит – насколько. Другими словами, если эмпатия – способность человека понимать и чувствовать переживания другого, зеркальное прикосновение представляет собой постоянное усиленное состояние эмпатии, возможность для более полной ее реализации. Конечно, эмпатия ограничена тем, что мы – не другой человек, не живем с ним в одном теле и не разделяем его мнение. Таким образом, можно предположить, что, поскольку мы не идентичны другому человеку, его видение, вероятно, имеет меньшую ценность и менее достойно нашего внимания или осознания. Тогда становится легко, почти естественно сделать еще одно предположение: переживания другого человека слишком сильно отличаются от наших собственных, чтобы сопереживать ему или полностью понимать его. На подсознательном уровне мы можем сделать лишь мимолетную попытку прочувствовать и понять его видение. В конце концов, у нас свои проблемы и переживания, зачем подвергать себя большему дискомфорту, которого хочется избежать?