Зеркальные числа

Дора уже два года как вышла замуж за успешного торговца водой. Адель жила с ними, иногда навещая мать, но близнецовая тяга все перевешивала, без сестры ей было плохо. Когда они бывали в Диль-Доро, мы встречались в дорогих ресторациях, чинно пили чай и сладкую голубую воду озера Гош – нам ее подавали бесплатно, потому что ее импортировал в герцогство Дорин муж. Сестры мои стали очень красивы, я находил в этом странную гордость, хотя никакого отношения к этому их достижению не имел.

Мелани полюбила меня вопреки собственной воле, как будто ей тоже казалось, что любовь делает ее слабее. Но она полюбила меня.

Она много работала, чтобы платить за квартиру и пособия – стены и даже потолок были теперь оклеены рисунками со страшными разрезанными на куски людьми, людьми с опухолями и наростами всех цветов и форм, людьми, на лицах которых застыло выражение мучительного страдания.

– Отстань, Ленар. Ты же солдат, с саблей на боку, твоя боевая задача – людей рубить, чего куксишься?

– Во-первых, не людей, а врагов. Во-вторых, боевая задача не требует, чтобы я на них в процессе смотрел…

Мы много разговаривали – я рассказывал ей о детстве, об отце и сестрах, она – об одиноком взрослении в старом доме, среди теней сада, старух, кошек.

– Мама умерла родами, а папа погиб, когда мне было года четыре. Он был солдатом Инфантерии – мечтал о Корволанте, но в молодости не смог скопить денег на коня и снаряжение. Я его видела всего несколько раз. Бабушки не любили его, он приезжал редко…

Война шла плохо, а с обещанной старым полковником «сменой курса» пошла еще хуже. Мы несли большие потери. Диль-Доро наводнился беженцами, цены на продовольствие росли, воды не хватало. В переулках сидели бездомные, иногда целыми семьями – осунувшиеся дети с пересохшими губами провожали нас цепкими взглядами.

– Неспокойно становится, – сказал я. – Ты вечером поздно возвращаешься.

– Отстань, Ленар, – Мелани направилась к кучке детей у стены.

– Знаете, что нужно сделать? Позвать дождь! Если мы все его позовем, он прольется! Беритесь за руки, становитесь в круг!

Они кружили по переулку, смотрели в небо и звали дождь – а я чувствовал кожей взгляды из окон, и гадал, успеет ли кто-нибудь из «честных граждан» добежать до Полизея прежде, чем мы отсюда исчезнем, но разорвать круг и утащить Мелани силой не решался.

– Играешь с огнем, – сказал я ей сквозь зубы, провожая ее до таверны, и мысленно добавил «дура!».

– С водой, – поправила она беззаботно, чмокнула меня в щеку, дернула за ухо, крутнулась на пятке и убежала.

Через час пошел проливной дождь, в приоткрытое окно своего кабинета я слышал, как люди пели на улицах и как радостно кричали дети.

«Какое удивительное совпадение», – подумал я тревожно и закрыл окно.

На совещании штаба я предложил опробовать на учениях новую тактику наступления – я много вечеров разрабатывал эту идею, обложившись книгами и схемами. Мой план приняли очень благосклонно и старый полковник одобрительно хлопнул меня по плечу.

– Утром на маневры отбываем, как раз и попробуем, – сказал он, – Молодец, Ленар! Далеко пойдешь, сынок, высоко взлетишь! – он хлопнул меня по плечу и я увидел, как взгляд Свена Виргиля полыхнул ненавистью. Впрочем, возможно, мне это показалось – ведь вечером он, как ни в чем не бывало, звал меня и остальных штабных на ужин в таверну.

Мелани подошла к нам принять заказ, я хотел ей улыбнуться, но вдруг застеснялся, увидев ее глазами товарищей, особенно Свена – в дешевом платье и рваном фартуке, с брызгами чьей-то рвоты на подоле, кислым запахом вина и блестящим от жары в кухне носом и лбом. Она поймала мой смущенный взгляд и сжала зубы.

– Горячее будет через полчаса, – сказала она резко и, уходя, двинула меня бедром в плечо, больно и незаметно для окружающих.

– Красоточка… – протянул ей вслед Свен. – Хороша же!

И вдруг повернулся ко мне.

– Что ж не женишься на ней, Ленар? Принцессу ждешь? Старшая дочь Его Светлости как раз в возраст входит. Хотя зачем ты-то ей сдался, твой удел – трактирные девки.

Я сдержался и не дал ему сразу в морду, но ушел, не дождавшись горячего, и долго бродил по улицам, твердо решаясь после приезда с маневров порвать с Мелани. Злился на нее за то, что у меня самого не хватало духу ею гордиться, такой, как она есть. И чем больше я так думал, намеренно ее в мыслях принижая, тем более гадким казался сам себе, будто слизью обрастал – и каким-то образом, по искаженным болотным тропкам самосознания, опять выбредал на то, что она во всем виновата.

Утром, когда я только начал бриться, в окно казармы влетела стрекоза – синяя, с мятым крылом, на излете своей стрекозиной жизни. Моя рука дрогнула и я порезался – кровь тут же расчертила пену на моем лице. Сняв послание и мельком глянув, я уронил бритву и бросился вон, как был, в полотенце вместо рубашки и весь в розовом мыле.

Лицо на подушке в лазарете было опухшим, темным, не похожим на Мелани, да и вообще на человеческое лицо – глаза раздулись и заплыли, губы были как баклажаны.