Зеркальные числа

– Любовные письма пишу на песке, – тихо шепчет Эстер песню из их молодости. – Любовные письма – тебе, тебе. Море слижет буквы, разбросает песок, заберет мою память. Но я написала о любви – и значит она была, и мы были… мы были.

Ее голос слабеет. Она замолкает, откинувшись на плечо мужа, расслабляется, ждет. Два сердца стучат в двери смерти все настойчивей, и вот дверь отворяется – заходите. Обнявшись, Бернард и Эстер скользят в темноту за дверью, принимают ее, становятся ею.

Стук усталых сердец замедляется. Наступает тишина.

Улитка улыбается со стены.

Сиськи

А еще жила женщина, ну как – женщина, девчонка совсем еще, просто замуж очень рано выскочила, лет в девятнадцать. По нашим временам – детство детством, сейчас ученые считают и томограммами подтверждают, что мозг взрослеет только годам к двадцати пяти. Если вообще. Синапсы прорастают, закрепляются, случается утряска и усушка во взрослое состояние, у кого уж какая.

Так вот, эта девчонка, Анна, очень любила одноклассника своего, Марка. Они и жили рядом, и играли всегда вместе с самого детства. Так как-то получилось, что и искать им не пришлось никого, волноваться, ждать, дергаться – как прикипели друг к другу сразу, так и пошло.

Женились по залету, конечно – но потом не получилось с беременностью, бывает, сейчас экология в городах какая, то и дело что-то не так идет. Но они не сильно убивались – сами еще дети детьми ведь, решили, что попозже все сложится, как раз когда выучатся, карьеру, то-се, а с жильем им родители помогли.

Марк недоучился – надоело, решил в армию пойти контрактником – платили хорошо, вроде мирно было. Ну тут как – мирно-мирно, а однажды утром приходит приказ и пожалуйста. Анна и Марк – имена такие, почти в любой стране ведь могут жить, армия везде есть, и приказы приходят регулярно. Двадцать первый век, цивилизация ломится от благ, товаров и жира, а люди все воюют и воюют вместо того, чтобы океаны и космос осваивать, никак не поделят землю и ресурсы, чтобы надолго, чтобы переделивать через поколение не пришлось. Болваны, дураки, мать их за ногу, когда же эти кровавые боги войны напьются, захлебнутся кровищей, суки, чтоб больше не хотелось, и Каин бы обнял Авеля и сел с ним разговаривать за жизнь, или пить, или петь под гитару, или пульку расписывать?

В общем, пришел Марку приказ, с которым не поспоришь, и пошел он на войну, целей которой не понимал, зато оказался очень талантлив к ее простой механике – не рассуждай, не рассусоливай, а просто делай все, чтобы остаться в живых. Он и остался – двое их осталось из всего подразделения. Ранило его сильно, но не смертельно. Домой поехал, к жене. Денег ему заплатили много, прям много.

Он их Анне отдал и говорит – делай что хочешь. Вот вообще что хочешь. Удиви меня, говорит. А сам лежит в стенку смотрит третий месяц – уже и швы все сняли, и лекарства все прокололи, и родственники все в гостях побывали, сказали сакраментальное «Повезло тебе, парень!» и по плечу похлопали, не всегда правильно вспоминая, которое целое.

Анна полежала с ним рядом, чувствуя, как он всем телом во сне вздрагивает. Покурила на балконе, пока блок не кончился. А потом пошла в клинику и сделала себе грудь четвертого размера, вообще умереть не встать какие сиськи. Она всегда переживала, что у нее маленькие, и знала, что Марку вообще-то большие нравятся, но он ее так любит, что про это забывает.

Марк от стены отвернулся, зарумянился, глаза у него ожили, будто он вспомнил наконец, что ему двадцать четыре года, а не семьдесят. На руках жену носил, любил по три раза за ночь, надышаться не мог. На работу к ней приходил – она в пиццерии менеджером работала, кабинет у нее был маленький в подвале – запирались там, а повара в кухне кастрюлями гремели, чтобы посетителям криков и стонов слышно не было. Очень Анну любили на работе, хорошая она была девочка, все за нее и Марка переживали. Знали, что война с мальчишками делает и кого она из них делает.

Хорошо было, потом хуже и хуже. А через полгода Марк сказал, что снова на контракт пойдет. Что не может так больше – любовь любовью, а он не может себя определять только через нее, Анну. Что его место в жизни не может быть только в ней. А должно быть где-то еще. Ну да, да, в крови и смерти – знаешь, дорогая, это тысячелетиями было мужским уделом, на этом цивилизация воздвиглась, вот та самая, в которой теперь большинство может себе позволить быть добрыми и чувствительными. Ну не плачь, не плачь, ну хорошая моя, ничего же не случится, меня ангелы берегут. И уехал.

Звонил ей, смски посылал. Потом предупредил, что на неделю со связи исчезает. Анна с утра пять таблеток пустырника запивала настойкой пиона и на работу шла. Там отвлекалась, туда-сюда, закупки, поставщики, пиццеол на больничном, компания поужинала с тремя переменами блюд и рассосалась, никто счет не попросил… Приходила домой и с ног валилась.