Зеркальные числа

– Этот что ли поворот? – сощурился Як. Последний раз он был на Лехиной даче года полтора назад, когда встречали Пашку из армии. Три дня гуляли! Леха чуть из техникума своего железнодорожного не вылетел, мамка ходила за него просить. Она там всех знает.

– За домом ставь, – сказал Леха. – И топчи аккуратнее, мать там луку насадила, еще чего-то, все выходные тут с Басей проторчала.

Тяжелый глухой лай напомнил ему про пакет в багажнике – мамка Басе наготовила костей, жил, еще каких- то разносолов собачьих.

– Погоди, – сказал Яку. – Первым не заходи. Я вас познакомлю.

– Да мы ж знакомы.

– Ага, он тебя полтора года не видел. Что, хочешь рискнуть память ему проверить?

Як не хотел, и вполне резонно – Бася был молодой и суровой помесью московской сторожевой и сенбернара и весил, наверное, больше чем сам Леха (а кличка у Лехи была «Большой»).

Бася вспомнил Яка нормально, завилял тяжелым хвостом, по-свойски сел ему на ногу, прислонился к бедру, подставил голову почесать. Як засмеялся, присел бесстрашно перед полураскрытой огромной пастью, запустил пальцы в густую шерсть за ушами. Бася поднял лапу, положил ему на колено, язык вывалил, довольный.

Яка вообще сильно любили и животные, и женщины. Животные всегда, с детства, а женщины начали класса с седьмого. Была в нем такая азиатская мордастая загадочность, как у Цоя. «Як» потому что «якут», а вообще-то он был Паша Павлов. Но факт фактом – как бы он ни представлялся, девчонки всегда за ним табунами ходили.

– Ты бы, наверное, тоже бы Якута предпочла? – строго спрашивал Леха, поднимаясь на локте и глядя в темные глаза.

– Я тебя люблю, Леша, – говорила Леночка, не моргая. – Никого нет лучше тебя.

Леха верил. Потом они одевались и шли в школу, садились за разные парты и весь день переглядывались.

Но сомнение его никогда до конца не отпускало. Вот и Бася сейчас всем телом демонстрировал большую любовь к Яку, а настоящий хозяин стоял позабытый. Но Леха разорвал пакет, запах пошел, и Бася тут же вспомнил, помчался к нему, гремя цепью, выражая большую радость от встречи.

– Пакет с едой – залог любовного постоянства, – пробормотал Леха.

Якут рассмеялся, достал из пачки сигарету.

– Ничего, будет тебе постоянство. Ну а любовь не купишь, а у тебя есть. А вы не боитесь Басю тут оставлять? В Разгуляево в прошлом году овчарку волки сожрали. На цепи-то даже с одним волком особо не побьешься.

– Не, нормально, – отмахнулся Леха. – То зимой было, оголодали. Сейчас им в лесу раздолье, вот попрутся они сюда с Басей воевать.

Бася с громким хрустом и без видимого усилия раскусил коровью голяшку, подтверждая, что со стороны волков это было бы очень опрометчиво.

– Иди в хату, – сказал Леха. – Мать не запирает, когда тут Бася остается. Я сейчас.

Як кивнул, затянулся сигаретой, пошел в дом.

Ну как, дом – сарай с сортиром. Лехин Производитель собирался ставить хоромы с сауной и теплицей, но это он пока в завязке был собирался, а тому уже восемь лет. Успел только стены поднять, крышу мамка уже сама рубероидом крыла, Леха с пацанами помогали, как могли.

Он прошел за дом, по-детски считая шаги от крапивы, открыл заслонку подвала, поморщился от пыльной затхлости. Поднял мешок – он стоял прямо у входа. Мешок был совсем легкий, легче пакета с Басиной едой, а ведь вмещал двух человек. Кости, конечно, только кости. Одежды не было, вся истлела, но когда их Леха нашел, у немца был шлем танковый, вполне ничего. Васек в Питере его подреставрировал и сейчас пытался продать. Если получится, Лехиных там баксов триста. Хотя это, конечно, тьфу, капля в море тех денег, которые ему были нужны, и копейки по сравнению с тем, что будет, если они найдут танк.

Леха зашел в дом, закашлялся – Як уже сильно накурил. Леха не курил, ему почему-то не нравилось. И хорошо, потому что теперь Леночку нельзя было обкуривать, а ему и не надо. И при ребенке нельзя курить, а он и не будет. Леха собирался быть отличным отцом по всем фронтам, надо было просто делать все наоборот, чем делал его Производитель. Не орать, не блядовать, а главное – не быть безденежным лохом и неудачником, и не пропивать все мозги и жизненные возможности.

Леха положил мешок на пол, присел, снял пластик, развернул рогожу. Як смотрел с тяжелым грустным интересом, он с поисковиками никогда не ходил, а Леха-то привычный, с восьмого класса.

– Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней, – сказал Як тихо, и Леху аж мороз пробрал от неожиданности, как будто распахнулось окошко в древнюю тьму, где клубились образы и тени, а Як стоял, строгий, весь в черном, и смотрел в бездну с обрыва. Но тут же он встрепенулся и иллюзия исчезла.

– Шекспир и племянники, – сказал Як. – Китс. Который из них танкист?

Леха показал на коричневый череп покрупнее, с остатками рыжеватых волос над проломленным затылком. Второй был совсем голый, почти белый. Может, тоже танкист, а может и вообще из другого времени, тут по лесам костей много, а ни жетона, ни одежды не было.