Зеркальный лабиринт

Мира как-то растерялась и нежданно-негаданно осталась наедине с такой горой работы, бросать которую было попросту стыдно. Но вот обеды сделались невероятно длинными и скучными… Хотя, конечно, недостаточно долгими, чтоб как следует отдохнуть.

Так проходили дни; красное окошко на Тинином календаре с вангоговыми подсолнухами устало ползло к Новому году, и больше не менялось решительно ничего.

Двадцать четвёртого декабря в три пополудни у Миры с треском разбилось сердце.

– Нет, больше не могу! – всхлипнула она, пряча лицо в сложенные крестом руки. Кромка стола подло ткнулась в живот. – Уволиться, что ли?

Несколько секунд комната ошарашенно молчала. А потом в дверь вдруг постучали и сразу, не дожидаясь ответа, повернули ручку.

– Мирочка, можно к тебе?

В проём заглянул нос, острый и любопытный, затем черные фетровые поля, в тени которых сияли голубые глаза; нога в тяжёлом башмаке шагнула через порог… А Мира так и сидела, онемевшая от нежданного счастья, пока фрагменты картинки в непутёвой её голове не сложились наконец в Нину – живую, настоящую, слегка промокшую под декабрьским дождём, а потому окружённую запахом сырого драпа. Ту самую Нину, с которой они год назад распрощались, как навсегда – высокую, в старомодном приталенном пальто, седую и тощую, страшно похожую на Шапокляк с неизбывной хитрецой во взгляде.

– Здра… здравствуйте, – сорвалось с губ дурацкое, чужое, ничего не значащее. – А ты… а вас обратно взяли, да?

– Да-а, – протянула Нина, щурясь. – Совсем одичала, бедная деточка. Будем кофе отпаивать и печеньем откармливать, – заключила она авторитетно и поставила прямо на гору Очень Важной Работы хрустящий бумажный пакет и огромный потёртый термос.

И Мира как-то сразу поверила, что Нина вправду вернулась.

Потом они долго сидели у заставленного геранями окна, крошили имбирное фирменное, прихлёбывали кофе из старых кружек и болтали, болтали, как могут только две закадычные подружки с разницей в полвека. Чёрное шапоклячье пальто терпеливо сохло на батарее; время ненавязчиво напоминало, что оно не резиновое, тиканьем настенных часов… но кто его слушал! Когда слова закончились, а противный дождь за окном поутих, было уже без четверти шесть. Нина многозначительно вздохнула, закрутила крышку термоса и весомо произнесла:

– Значит, так. Проблему я уловила. Нужен снег, верно?

Мира с сомнением покосилась на Великую Китайскую стену из дел и папок на столе, но спорить со старшими благоразумно не стала и кивнула.

– Будет тебе снег, – пообещала Нина. – Завтра и начнём. Зайду в обед, договорились?

– Договорились! – радостно откликнулась Мира и машинально погладила себя по рёбрам, унимая сердце: помедленней, глупое, куда теперь торопиться. – А… а мне приготовить что-нибудь?

Вообще-то она имела в виду пирожные там или тортик, но в ответ прозвучало уверенное:

– Острые ножницы – обязательно. И клей. А бумаги здесь хватает.

Сказала – и ушла, на ходу надевая пальто.

На следующее утро Мира впервые за много-много месяцев проснулась сама, без будильника. Над городом по-прежнему колыхалась густая хмарь, снизу подсвеченная грязно-оранжевыми фонарями, но сегодня это почти не давило. Лужи хлюпали под ногами, с деревьев капало – словом, настоящая весна, только без, собственно, весны. В палисаднике на ветках краснели последние яблоки…

«Нет, не яблоки, – поправила себя Мира мысленно. – Снегири».

На душе посвежело.

Нина явилась точно в полдень, как обещала. Сдвинула к краю стола изрядно похудевшую стопку документов и вытащила из ящика под принтером с десяток чистых листов.

– А теперь, – сказала она, – повторяй за мной. Будем делать волшебную снежинку.

«Абсурд», – подумала Мира взрослым, рассудительным голосом. И – принялась аккуратно складывать и разрезать лист, чтоб получился аккуратный элемент. Руки подрагивали от переизбытка совершенно детского восторга.

– Так, так, так, – приговаривала Нина, ловко переворачивая свою бумажку. – Снег, приди! – и подмигивала.

Старая комната за двадцать минут до самых плинтусов пропиталась ароматами пряного кофе и имбирного печенья. Запахи пыли и старого картона отползли по коридору куда-то вглубь хранилища, куда уже две недели не ступала нога уборщицы. Вскоре на столе скопилось штук пятнадцать ажурных, воздушных снежинок. Когда Мира, балансируя на деревянной стремянке, развешивала их по карнизам, то чуть не выпала в окно, но, к счастью, обошлось.

– Вот и славно, – разбойнически ухмыльнулась Нина, оглядывая это белое великолепие, плавно колышущееся от сквозняка. – К завтрашнему дню должно сработать. Но я на всякий случай приду ещё и проверю.

Мира вздохнула, присела на верхнюю ступеньку стремянки – и решилась наконец повторить тот, первый вопрос, который с новой силой засвербел в голове:

– Послушай… А ты теперь здесь надолго, да? Тебя на работу взяли?

Перед ответом Нина помедлила совсем немного – ровно столько, сколько требуется, чтобы сияющие голубые глаза потускнели и вспыхнули вновь.

– Да, взяли.