Зеркальный лабиринт

Вводил в обман, манил кругами ада,
Как анфиладами цветных витрин,
Число путей умножил многократно
И тупиков зеркальный лабиринт….

Фонтаны стерегли фигуры мавров,
Павлины спали. Дать смертельный бой
Я жаждал, ожидая Минотавра,
Но был всегда лицом к лицу с собой.

Владимир МИКУШЕВИЧ

Случайная книга От автора

Смерть входит в зеркала, как мы в обычные двери. Всю жизнь мы смотрим в зеркало и наблюдаем, как там работает Смерть, словно пчела в стеклянном улье.

Жан Кокто

Не стоит воздвигать лабиринт, потому что Вселенная – Лабиринт уже существующий.

Хорхе Луис Борхес

«Каждая книга поэта – это новая жизнь и маленькая смерть», – писал Александр Блок. Есть смертные авторы, кому дана одна-единственная жизнь. Другие, как фениксы, едва испепелив себя, могут возрождаться бесконечно.

Моя первая смерть в поэзии – книга «По направлению к готике» – была оформлена помпезно. Я любовалась своим портретом в кроваво-черной раме, вынесенным на обложку, – «блоковская незнакомка» в шляпке «с траурными перьями». Я в трауре по себе.

Пришлось научиться гастролировать с презентациями по книжным магазинам, не бояться быть на мушке у зрительного зала. Покойники не краснеют, когда их изучают тысячи внимательных глаз. Но и сейчас я иногда вздрагиваю, видя, как незнакомые люди берут «меня в руки», гладят по лицу и шее. Словно хилеры[1], шарят пальцами по моему телу. Раскрывают мои секреты (мои форзацы?), словно старые фотографии, перебирают мои воспоминания (мои страницы?). Там – на страницах – выставка органов моей души.

Искусство для себя – счастье. Искусство на публику – наркотик, приносящий наслаждение с примесью нестерпимой боли. И я решила, что никогда этот опыт не повторю.

«Зеркальный лабиринт» я стала писать случайно – во время эпидемии, когда вся внешняя жизнь остановилась, а мир, итак ограниченный тремя измерениями, сжался до крохотного пространства в четырех стенах.

По ночам вместо провалов в небытие мне стали являться картины с окраской тропических птиц, сны о моих неснятых фильмах (которые невозможно воплотить средствами кино – только средствами колдовства). В записной книжке на месте ежедневных графиков обозначились образы, на ум снова начали приходить рифмованные фразы. А потом появились герои и потребовали отдать им мои слова. Они были так настойчивы, что пришлось уступить.

Моя вторая книга дописана. А будет ли следующая – не знаю.

Часть I Мои герои

Фильм «Жюльетта, или Ключ к сновидениям» французского классика Марселя Карне[2] – едва ли не лучшая аллегория искусства. По сюжету люди, потерявшие память, охотились за чужими воспоминаниями. Чужая память, сны, мысли, поступки – излюбленная пища творцов. Мародерство, не так давно возведенное в философию постмодернизма. Теперь можно обкрадывать великих мертвецов в рамках закона и беззастенчиво строить из обломков их судеб и образов свои миры.

Интродукция

Сюжет, как феникс, вышел из пожара
(Он был хитер и дьявольски красив),
Рос, точно жемчуг, в недрах будуара
И в сердцевинах раковин морских.

Листы ложились высохшей листвою,
И образы срастались в острова.
Герои обретали жизнь, присвоив
Бесстыдно голос и мои слова.

В раскрытое окно из зарослей акаций
Слетались и кружили близ лица
Фантазии, привыкшие питаться
Горячей кровью своего творца.

Артюру Рембо

Зеленая фея[3] сказки
Шептала, дремал малыш,
И фавном зеленоглазым
Он обольстил Париж.

Поэту большого света
Мещанский уклад не мил,
С движением вниз кометы
Паденье свое сравнил.

Запретного плода соки
Не дарят хмельной восторг.
Не лучше ли на Востоке[4]
Вести запрещенный торг?

Созвучия с губ бесцветных
В бескровный ноябрь в бреду[5]
Ронял, воскрешая лето
И счастье свое в Аду[6].

Кредо

Посвящается Жану Кокто[7]