Зеркальный вор

— Я родился там в сорок третьем. Почти ничего не помню об этом месте, только какие-то детали. Запах армейских одеял. Коричневая пыль повсюду. Набрав кувшин воды, человек не успевал донести его до стола, как на поверхности уже появлялась пыль. Крутилась такими спиральками. Это я помню. Впоследствии мама не хотела об этом говорить, а отец погиб в Италии, но я, как только подрос, начал наводить справки, где только мог. Это привело меня к другим вещам. Насколько я помню, Кёртис, твой отец в конце шестидесятых — начале семидесятых отсиживался в игорных притонах Монреаля. А он рассказывал тебе о том, что делал я во время вьетнамской войны?

— Нет, сэр. Не рассказывал.

— Я добровольно отправился в тюрьму. Я вошел в зал суда со своим призывным свидетельством, чиркнул зажигалкой — и следующие двадцать два месяца провел в Терминал-Айленд. Поверь, я вовсе не пытаюсь на тебя наехать, малыш. И не собираюсь читать мораль о том, как тебе следует прожить свою жизнь. Но если меня начинает подташнивать от одной только мысли о военной полиции, на то есть свои причины. Такие вот дела.

Кагами берет в рот сигару. Облако серого дыма поднимается к потолку. Две женщины тридцати с чем-то лет за соседним столиком — кричаще-яркие туфли, дорогущие прически, монограммы повсюду — поднимаются и переходят в противоположный конец зала, помахивая ладонями, как веером, перед своими брезгливо сморщенными носами. Кёртис делает несколько глубоких вдохов, считая их, чтобы успокоиться.

— Я двадцать лет прослужил в военной полиции, — говорит он. — И даже если бы я пытался, я не смог бы себя заставить стыдиться или сожалеть об этом. Быть может, когда-нибудь — когда я буду в лучшем настроении, чем сейчас, — мы с вами в уютной обстановке подискутируем на эту тему. Буду только рад. Но сейчас я скажу вот что: я больше не являюсь военным полицейским, Уолтер, но я по-прежнему являюсь сыном Бадрудина Хассана, сыном Дональда Стоуна. И я по-прежнему друг Стэнли Гласса. Мы с вами можем в чем-то не сходиться, но в данном вопросе мы оба хотим одного и того же. А именно: уберечь Стэнли от неприятностей.

— Оно, может быть, и так, малыш. Однако хотим мы этого по совершенно разным причинам.

— Не думаю, что это так уж важно.

— Знаю, что не думаешь, — хмыкает Кагами. — В том-то и проблема. В данном случае, Кёртис, как раз только это и важно.

Кёртис ощущает давление в висках и затылке: это начало головной боли. Ее привкус уже чувствуется во рту. Он на девяносто восемь процентов уверен, что зря теряет здесь время, но оставшиеся два процента продолжают ему подмигивать, принимая завлекательные позы. Джазовое трио берет перерыв, а работники ресторана забывают включить какую-нибудь попсу для музыкального фона, и в зале становится до странности тихо.

— Мне это уже осточертело, — говорит Кёртис. — Похоже, тут все, кому не лень, норовят поразвлечься, водя меня за нос. Я давно готов вернуться домой, и только одна мысль удерживает меня от того, чтобы рвануть в аэропорт: если я сейчас уеду и потом выяснится, что мое появление здесь каким-то образом нанесло Стэнли вред, который я мог бы предотвратить, мне будет больно об этом вспоминать. Вот почему я хочу услышать от вас честный ответ: вы уверены, что со Стэнли все будет в порядке?

Кагами бросает на него скептический взгляд.

— Нет, — говорит он. — Нет, Стэнли не будет в порядке. Этот человек умирает, Кёртис. Ты понимаешь? И уже не важно, что ты здесь делаешь или чего ты не делаешь.

— Для меня это важно, — говорит Кёртис.

Кагами не отвечает. Он смотрит в ночь и кажется очень печальным и очень уставшим. Плотная прямая струйка дыма тянется от кончика его сигары, как призрачный хоботок бабочки, пока ее не сминает поток воздуха из кондиционера. Кёртис провожает взглядом змеящийся к потолку дым, когда его ушей достигает звук турбореактивных двигателей снаружи. Он поворачивается к окну, высматривая огни в небе.

— Узнаешь тип самолета? — спрашивает Кагами.

Кёртис прислушивается и отрицательно качает головой.

— Новый стелс-истребитель, скорее всего. Пока что я эти машины вживую не видел.

Звук двигателей угасает вдали.

— Что слышно о войне? — спрашивает Кёртис.

Кагами наклоняется вперед, упираясь локтями в колени. Как понимает Кёртис, в этой позе ему удобнее собраться с мыслями и, перетасовав в голове факты, выдать развернутый анализ. Заметно, что процесс пошел — и вдруг он прерывается, словно срабатывает предохранительный клапан, выпуская накопленный пар.

— Кёртис, — спрашивает он, — когда ты в последний раз говорил с Деймоном?

— Этим утром получил от него факс. А голос его я не слышал ни разу с момента приезда сюда. Он не отвечает на мои звонки.

Мимо проходит официантка, и Кагами жестом просит счет, изображая сигарой запись на невидимой бумажке. Потом делает несколько быстрых затяжек и давит окурок в хрустальной пепельнице.