Зеркальный вор

— Стэнли, объясняя мне это, несет какую-то мистическую ахинею, — говорит он. — Раньше я считал, что он просто заговаривает зубы, чтоб от него отстали. Потом я начал подозревать, что тут не обошлось без настоящей магии, с помощью которой он пытается сотворить невероятное. Но сейчас мне кажется, что это нечто иное. Невероятные вещи происходят в мире Стэнли сплошь и рядом. Для него это рутина. Я думаю, что магия Стэнли — это попытка найти смысл в его особом мире, который очень сильно отличается от мира, известного нам с тобой. Возможно, его мир слишком пустынен и безлюден для одинокого больного старика.

Кёртис, кивнув, допивает имбирный эль. Трио вернулось на сцену: звучит вещь Сони Джона Эстеса, с трудом узнаваемая в этом исполнении:

— О боже, никогда я не забуду тот мост…

Фортепиано и бас поддерживают пение лишь скупыми аккордами и нотами, плывущими над болтовней и посудным звоном зала.

— Мне сказали, что я пробыл под водой пять минут…

Огромные окна дрожат от форсажного рева далеких двигателей.

— Уже поздно, — говорит Кагами. — Я подвезу тебя до отеля.

38

Этой ночью вместо полноценного сна Кёртиса посещает череда быстрых тревожных видений на грани сна и яви. Он стоит на узкой мощеной улочке, часть которой залита лунным светом, а часть скрыта тенью. В створе улицы по одну сторону виден Стэнли, а по другую — Деймон. Раздается приглушенный хлопок выстрела; в тот же миг Кёртис прыгает и зависает в воздухе — как ангел на расписном потолке зала, — чтобы принять на себя летящую пулю. Он вздрагивает и пробуждается еще до того, как пуля завершает полет, не уверенный, что преградил ей путь, и даже не успев понять, кто в кого стрелял…

За окном еще темно. Он раздраженно давит одну за другой все кнопки на радиобудильнике у постели, пока не распознает сигнал своего мобильного телефона. Откинув спутанные простыни, добирается до бледно-голубого пятна света на столике прежде, чем включится запись голосового сообщения, замечает имя на дисплее — «Свистун» — и принимает звонок.

— Да, — говорит он.

— Доброе утро, Кёртис. Надеюсь, я тебя не разбудил.

Кёртис отсоединяет мобильник от зарядного устройства, ковыляет до стены и нащупывает выключатель. Трет глаза тыльной стороной ладони.

— В чем дело? — спрашивает он.

— Нам нужно встретиться.

— Когда?

— Прямо сейчас. Я на шестом этаже парковки у «Фламинго». Сижу в такси «Фортуна». У парня щелкает счетчик, и я долго торчать здесь не намерен. Так что поторопись.

Кёртис переворачивает опрокинутый на матрас будильник. Сейчас 4:31.

— Хорошо, — говорит он. — Я буду…

— Слушай меня внимательно, Кёртис. Никому не звони и никого не бери с собой. Если ты собираешься привести кого-то еще, советую заранее набрать девять-один-один, потому что каждый из вас получит по пуле в брюхо. Поверь, я не блефую. И еще: прихвати наличку. Как минимум пару сотен баксов. Потому что это будет недешевый разговор. Все понял?

— Да, я понял.

— Повтори это мне.

Кёртис переводит дыхание.

— Парковка «Фламинго», — говорит он. — Шестой этаж. Такси. Две сотни баксов. Только я, и никого больше.

Вызов завершается несколькими тактами электронной музыки.

«Грэм Аргос, — размышляет Кёртис. — Этот Аргос, конечно, звонил не из такси: стал бы он угрожать мне пальбой в присутствии таксиста. Здесь явно какая-то ловушка».

Все еще прижимая к уху телефон, он стоит перед зеркалом, разглядывая свое отражение. Щетинистый череп, мятые трусы и майка. Так себе видок. Он делает над собой усилие, изгоняя остатки сна и оценивая свое нынешнее положение. Стэнли покинул Вегас, — по крайней мере, так утверждает Уолтер. Деймон, судя по всему, глубоко увяз в дерьме. В Атлантик-Сити начали появляться трупы, и Аргос как-то к этому причастен. Ничего хорошего от встречи с ним ждать не стоит. Эта мысль приходит к Кёртису как неожиданное облегчение, как свет из далекой знакомой двери, распахнутой навстречу ночи: хорошего ждать не стоит.

Он одевается, цепляет к поясу кобуру с револьвером, сует в карман куртки спидлоадер, выходит из номера и жмет кнопку вызова лифта. В школьной спортсекции тренеры, как правило, выпускали его на поле только в тех случаях, когда исход игры уже не вызывал сомнений: в последнем периоде, при постепенно пустеющих трибунах. Сначала его это обижало, но со временем стало даже нравиться. Так все было гораздо проще, и он имел больше свободы действий, чем дозволялось игрокам основного состава. И сейчас, стоя перед покрытыми медью створками — в неважной физической форме, но решительно настроенный, — он испытывает сходный «кураж четвертого периода». Сегодня он попытается разворошить этот гадюшник.