Зеркальный вор

Когда они с Жаворонком впервые прибыли в этот город, здесь часто можно было услышать разговоры о необходимости постройки такого капитального моста — связующего звена между Риальто и Сан-Марко, — который был бы достоин великого христианского города. Но поскольку эти разговоры безрезультатно велись уже добрых полвека, логично было ожидать, что эпидемии, пожары, война и сопротивление дремучих реакционеров в Большом совете похоронят этот проект навсегда. Однако же вот он, этот мост. Поднимаясь на него по южной балюстраде, Гривано смотрит на разгружающиеся внизу суда: железо и уголь на левый берег, винные бочонки на правый. В самой верхней точке моста, став по центру арки, он глядит на темную воду Гранд-канала, по которой скользят лучи утреннего солнца. А когда ветерок сменяет направление, Гривано удается уловить тонкий запах свежего, совсем недавно обработанного известняка, отделив его от соленого запаха нечистой морской воды.

К противоположному берегу он спускается по широкому центральному проходу моста, между рядами лавок в арочных проемах, осматривая товары златокузнецов и ювелиров. Ближе к концу галереи ему попадается стекольная лавка, а в ней — потрясающие по красоте и сочности красок псевдожемчужные бусы, налюбовавшись которыми он внезапно встречает собственный взгляд в плоском зеркале на боковой стене. Это небольшое, всего несколько дюймов в длину, прямоугольное зеркало из мастерской Дель Галло, заключенное в узорчатую халцедоновую раму. Качество исполнения таково, что Гривано принял бы его за окошко в стене, если бы оттуда не глядело его собственное лицо. На секунду отпрянув, он затем еще раз всматривается в эти резкие морщины, неровные зубы, мрачные запавшие глаза. Очередное напоминание о том, кто и что он есть.

Приближаясь к площади Сан-Сальвадор, он замечает впереди магазин Чиотти: небольшая деревянная вывеска с названием «МИНЕРВА» то появляется, то исчезает за развевающимися красными шелками соседней текстильной лавки. Сам Чиотти стоит в дверях, беседуя на беглом немецком с человеком, которого Гривано принимает за его печатника. Подошедшего Гривано владелец приветствует легким хлопком по плечу и, широко улыбаясь, другой рукой пригласительно указывает на дверь магазина.

В приемной комнате его встречает тщедушный мальчик лет тринадцати и скованно, с некоторым испугом, здоровается. Позади него, за столом у окна, отделенным от остального помещения низкой перегородкой, сидят два очкастых корректора, склонившись над еще не переплетенными листами. Один из них едва слышно читает вслух, а другой сверяется с печатным текстом. Губы шевелятся у обоих, так что Гривано не может понять, который из них чтец.

В ожидании хозяина он разглядывает тома ин-октаво, сложенные стопками на двух узких столах. Всего здесь около полусотни названий: труды по истории, жизнеописания, книги стихов. Большинство написано на современных вариантах итальянского — прежде всего местном и тосканском, — и лишь немногие на латыни. Книги в самой высокой стопке — антология миссионерской корреспонденции из Китая и Японии — помечены издательской маркой «Минервы». На дальнем конце второго стола Гривано находит две разных книги Ноланца. Одна из них — это такой же томик, какой показывал ему Тристан за ужином в «Белом орле», а вторая — философский диалог в духе Лукиана, написанный на тосканском. Согласно надписи на титульном листе, книга издана в этом городе, что вызывает у Гривано усмешку: по всем признакам, это работа английских переплетчиков, возможно пытавшихся подражать классическим альдинам. «Интересно, не с подачи ли Ноланца они состряпали эту подделку?» — думает Гривано.

Когда Чиотти перешагивает порог, Гривано наклоняется ниже, чуть не утыкаясь носом в стопки книг, изображая чрезвычайную заинтересованность.

— Я восхищаюсь тем, как умело сбалансирован этот стол, — говорит Гривано. — Он умудряется нести на одном конце труды иезуитских миссионеров, а на другом сочинения Ноланца, при этом нисколько не перекашиваясь ни в ту ни в другую сторону.

Чиотти смеется.

— Вы на редкость наблюдательны, — говорит он. — Сохранять такой баланс бывает порой нелегко. Особенно в наших краях, где сама почва под ногами весьма зыбка.

Они с Гривано обмениваются поклонами, а потом и рукопожатиями. Если бы не очки с толстыми линзами, свисающие на цепочке с его шеи, сиенец вполне мог бы сойти за обычного состоятельного ремесленника: пекаря или плотника.

— Признаться, я был удивлен, увидев знак вашего издательства на иезуитской антологии, — говорит Гривано. — Ваш друг синьор Мочениго, должно быть, весьма доволен этим проектом.

Улыбка Чиотти переходит в кривую усмешку.