Зеркальный вор

«Вавилоняне знали Хатхор под именем Иштар. Древние евреи называли ее Астартой. А грекам она была известна как Ио, возлюбленная Зевса, которую стерег стоглазый великан, пока его не сразил Гермес».

Гривано перешагивает через лужи морской воды и кучи отходов от разделки рыбы, продвигаясь между лотками торговцев и разглядывая дары моря. Многие из них ему знакомы по посещениям Балык-Пазары во время службы при султанском дворе, но многое и в новинку либо давно забыто. Длинноногие крабы-пауки. Лангустины кораллового цвета. Рыбы-удильщики с широкими лягушачьими ртами. Аккуратные ряды морских черенков, как корешки книг на полках. Осьминоги, фиолетовые щупальца которых усеяны белыми присосками. Кефали и морские окуни, коченеющие на теплом воздухе, с тусклыми, как низкосортное стекло, глазами. Позади лотков видна покрытая ромбами мелких волн поверхность Гранд-канала, отражающая голубизну неба и оранжевые стены палаццо на другом берегу. У белокаменного причала рыбаки выгружают с парусной лодки свежий улов: кипящий зеркальный поток сардин.

Гривано проходит мимо лавок менял и процентщиков под колоннадой и направляется через кварталы Риальто на юг, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть то на красный цикорий из Тревизо, то на круги сыра из Азиаго или пучки спаржи из Бассано-дель-Граппа. Он приценивается к светлокожим лимонам и горьким апельсинам с Террафермы, среди которых выделяются пахучие каплевидные плоды из Бергамо, однако сладких цитрусов из южных земель здесь на удивление мало, а цены на них завышены до абсурда. Гривано спрашивает у продавца о причине этого.

— Ускоки, — одним словом отвечает тот, пожимая плечами.

Запахи пеньки и горячей смолы на площади Канатчиков приятно щекочут обоняние Гривано, однако данные товары его не интересуют. Он сворачивает в узкий переулок Страховщиков и под аркой выходит на площадь Сан-Джакометто, внезапно очутившись перед Колонной глашатаев — на том самом месте, где больше двадцати лет назад они с Жаворонком узнали о падении Никосии, их родного города. В тот день они пересекали площадь, направляясь к банку Пизани с намерением получить деньги по векселям его отца, — пара мальчишек с наивными глазами, готовых поддаться соблазнам большого города. Сейчас те мальчишки кажутся ему совершенно чужими людьми: радостно взволнованные, гладколицые, исполненные глупых надежд. И вот здесь, на этом месте, застыв с раскрытыми ртами, они слушали громкий стук своих сердец о наковальни ребер и силились понять местный диалект глашатая, вещавшего с порфировой колонны-постамента. А еще немного погодя, протолкавшись через возбужденные толпы горожан, они достигли главной площади, где под аркадой Дворца дожей со слезами и воплями ярости назвали писарю свои имена — Габриель Глиссенти, Веттор Гривано — и впоследствии были зачислены в экипаж «Черно-золотого орла», галеры с острова Корфу. Самоубийственный порыв, столь характерный для юных и благородных духом. А ведь еще в начале того ясного сентябрьского дня их планы не простирались дальше посещения книжной лавки. Что ж, хотя бы в этом сегодняшнее утро Гривано перекликается с давним прошлым.

Да и весь район Риальто с той поры не сильно изменился. Гривано подходит ближе к колонне, чтобы прочесть объявления, вывешенные рядом со статуей горбуна у ее подножия. «Капитанам галер, выделяемых Республикой для торгового сообщения с Далмацией, приказано осуществлять все операции только через порт Спалато». «Светлейшая Республика призывает Габсбургов и Султана разрешить мирным путем их территориальный спор в Хорватии». «Ускокские пираты недавно захватили три торговых судна, по своему обычаю истребив экипажи, а также вырвав и съев сердца капитанов».

Поворачиваясь к фасаду церкви Сан-Джакометто, чтобы взглянуть на часы, Гривано только теперь замечает новый каменный мост. Его арка круто вздымается в конце Золотарной улицы и одним пролетом пересекает Гранд-канал, а от Казначейства и Рива-дель-Вин к нему дополнительно ведут две еще более крутые лестницы. На несколько минут Гривано совсем о нем позабыл, и сейчас он устремляется к мосту с такой поспешностью, словно боится, что тот может растаять в воздухе.