Стэнли переводит взгляд на свою руку, очень бледную на черном фоне двери, с набухшими под кожей венами. Эта рука кажется ему неживой, посторонней, не имеющей ничего общего с самим Стэнли. И все вещи в пределах видимости кажутся статичными и равноудаленными, расположенными на одной плоскости. Как будто он видит не реальную комнату, а ее изображение на картине. Вновь подступает тошнота, но этот позыв быстро проходит.
— А кто… — начинает он, и собственный голос отдается гулким эхом у него в голове. — Кто должен стать счастливым отцом ребенка? Добренький Папаша Уорбакс?
Синтия обеими руками туго стягивает портьеры вокруг своего лица, которое таким образом превращается в говорящую маску, подвешенную в черной пустоте.
— Ответы будут разными, смотря кого ты спросишь, — говорит она. — И смотря во что ты веришь.
Стэнли моргает и встряхивает головой, пытаясь прийти в себя. Ему кажется, что лицо-маска Синтии, разрастаясь, надвигается на него, как холодный диск Луны в беззвездной тьме. Это похоже на кошмарное видение — и в последующие годы оно будет часто возвращаться к нему во снах.
— С меня хватит, — говорит Стэнли. — Успехов тебе, Синтия.
Он захлопывает дверь перед ее изящно вздернутым носом и задвигает тяжелый засов. Потом сползает по двери на пол, жадно хватая ртом воздух в попытке насытить кислородом мозг, и прижимается лбом к гладкому дереву.
Из-за двери глухо доносится ее голос.
— Эй! — кричит она. — Между прочим, мое настоящее имя не Синтия.
Стэнли сглатывает слюну, увлажняя пересохшее горло.
— Да? — говорит он. — Представь себе, мое тоже не Стэнли.
На несколько секунд устанавливается молчание. Дождь снаружи прекратился — или почти прекратился. Снова слышится ее голос, уже менее громкий.
— В таком случае я рада нашему с тобой
Стэнли закрывает глаза и улыбается. Губы его немеют, как при опьянении. Он утыкается носом в щель между дверью и косяком и произносит свистящим шепотом:
— Не могу сказать, что рад хотя бы этому, цыпуля.
Ухватившись за дверную ручку, он встает на ноги. И комната перед ним исчезает. В глазах только краснота, которую сменяет молочная белизна, а потом дикий всплеск разноцветья — и тьма. Он цепляется за ручку, скрипит зубами и ждет, когда пройдет приступ головокружения.
Наконец зрение восстанавливается. И первое же, что он видит, — это «Зеркальный вор»: книга лежит на краю полки всего в дюйме от его носа, как будто Уэллс пристроил ее здесь мимоходом, отпирая дверь, а потом просто о ней забыл. Стэнли протягивает руку, но прерывает этот жест, не успев дотронуться до книги.
Она, разумеется, идентична той потрепанной книжке, которая пропутешествовала с ним через всю страну. Однако этот экземпляр выглядит новеньким, совершенно нетронутым: плотно прилегающие друг к другу страницы, чистая обложка, ни единой царапинки на серебряном тиснении букв, словно он только вчера покинул типографию. Это все та же,
Но вместо этого Стэнли спускается на первый этаж, в туалетную комнату рядом со спальней хозяев. Там он находит все, что нужно: йод, медицинский спирт, свежие бинты. Закатав мокрую штанину джинсов, отлепляет раскисшую повязку от раны, которая выглядит паршиво: липкая и уже гноящаяся по краям. В процессе ее очистки у Стэнли дважды резко скручивает живот; он склоняется над унитазом, но ничего не может изрыгнуть. Из зеркала над раковиной на него глядит изможденный незнакомец с синими губами, восково-бледной кожей и глубоко запавшими глазами. «Ты видишь перед собой лик бога». Да уж.
На полочке под зеркалом стоит пара дешевых керамических кружек в форме звериных голов: белый кот и черный пес. Стэнли наполняет водой из крана собачью голову, жадно пьет, и его тут же выворачивает прямо в раковину. Он вновь наполняет кружку, пьет, и на сей раз вода задерживается в желудке. В плетеной корзинке под раковиной обнаруживаются старые аптечные флаконы без ярлыков — видимо, просроченные лекарства. Таблетки в одном из флаконов похожи на стрептоцид. Он проглатывает несколько штук и кладет в карман остальные.