Зеркальный вор

— «Возьмите любую долю этой смеси, — читает Гривано, — добавьте к ней железный купорос, хлорид аммония и воду, а затем перемешивайте и взбалтывайте все это, пока состав не почернеет». Стекольщик и зеркальщик у меня есть, оба готовы к отплытию, надо только предупредить их за несколько часов. Ждем указаний. «Затем подвергайте этот состав слабому нагреву, пока он не начнет выделять запах мужского семени».

Все это Гривано произносит ровным голосом, не меняя интонации. При этом желудок его тревожно сжимается, хотя он и знает, что здесь никто, кроме Наркиса, не поймет его арабскую речь, которая для посторонних должна звучать лишь как монотонный речитатив.

Пальцы Наркиса снова приходят в движение: «А что с мертвецом?»

— Он на дне лагуны. Никто его не найдет. Я не слышал никаких разговоров по поводу его исчезновения. «Когда появится этот запах, снимите состав с огня и осторожно промывайте его чистой водой, а затем прокаливайте на слабом огне, пока не появится видимый пар».

Наркис кивает. Затем он начинает говорить вслух, также по-арабски:

— Очень плохо, что стекольщик отказывается покидать Мурано без жены и сыновей. Это неоправданный риск. Нельзя ли отговорить его от этого? Ты сможешь убедить его, что семью доставят к нему позднее?

Данное условие стояло на первом месте в тайнописном послании Серены, о чем Гривано и сообщил в своем последнем отчете. Ему это не показалось серьезным осложнением — если есть договоренность о тайном вывозе троих мужчин, разве трудно добавить к ним женщину и двоих мальчиков? — однако Наркис думает иначе.

— Стекольщик не глуп, — говорит Гривано. — Нам придется выполнить это условие. Не беспокойся о его семье. Я все устрою, не подвергая опасности наш план. «Таким образом вода будет удалена, а вес состава уменьшится, но это никак не отразится на его свойствах».

— Я нашел подходящее судно, — говорит Наркис. — Оно отплывает из Спалато через три недели.

Теперь уже Гривано начинает раздражаться.

— Из Спалато? — переспрашивает он. — А почему не отсюда? «Снимите состав с огня, снова погрузите его в воду и разотрите под водой в мелкий порошок. Потом снова нагрейте, как прежде. Теперь чернота начнет убывать».

Наркис жестами показывает: «Слишком опасно. Город лучше покинуть по суше». Гривано понимает, что он опасается ускокских пиратов.

— «Снимите с огня сухой состав после испарения воды», — читает он. — Но это создаст еще больше проблем. Оба мастера до сих пор уверены, что их повезут в Амстердам, а не в Константинополь. Особенно сложно с зеркальщиком. Боюсь, он попытается самостоятельно сбежать в Нидерланды, как только мы высадимся на материке. «Вновь разотрите его в чистой воде и потом нагрейте. Чернота исчезнет, сменившись зеленым цветом».

«Его надо держать под контролем», — знаками показывает Наркис. А затем подает голос:

— Я возьму свою плату деньгами, а ты бери книги. Инструкции я вложу в латинский перевод «Книги оптики» на столе. Второй сверху том в стопке. Оба мастера должны быть готовы к отъезду на материк через три дня.

Наркис отрывается от рукописи и на миг встречается глазами с Гривано. Потом вновь опускает взгляд и больше ничего не говорит.

В целом на проверку текста уходит около часа. По завершении работы они молча просматривают книги на столе, пока Чиотти у себя в кабинете отпирает денежный ящик, чтобы затем вручить Наркису несколько серебряных сольдо. Гривано предъявляет книги, которые он выбрал как свою часть платы: новый перевод Галена, одно из сочинений Ноланца и «Книгу оптики» Альхазена. Пока Чиотти сверяется со своим реестром, уточняя их стоимость, Наркис исчезает.

Свежий ветерок раздувает вывешенные из окон полотнища, которые отбрасывают прихотливые тени на мостовую и стены Мерчерии. Под ногами тут и там попадаются следы ночных гуляний: пятна от пролитого вина, испачканная в грязи ленточка, яичная скорлупа. Глядя на юг в сторону главной площади, Гривано вроде бы различает чалму Наркиса, мелькающую среди прохожих, как луна в разрывах туч, но он не уверен, что это именно Наркис. Два грузчика с угольной баржи проходят мимо, заливаясь хохотом; белки их глаз сверкают перламутром на чумазых физиономиях. На углу боковой улочки маячат несколько брави, которые цепляют взглядами работяг, а потом и Гривано. У одного из них — возможно, участника недавних сражений во Франции — лицо изуродовано настолько, что его и лицом-то назвать трудно: только ротовая щель и один глаз выделяются среди переплетения относительно свежих шрамов. Содрогнувшись, Гривано сворачивает в соседнюю улочку.