Зеркальный вор

Лунардо, похоже, забавляет все происходящее. Разнородные перстни на его пальцах, как догадывается Гривано, ранее принадлежали другим людям, которые теперь заживо гниют в темницах или покоятся в земле, а то и кормят крабов на дне лагуны. Массивная серебряная подвеска на его шее имеет форму ключа. Вряд ли используемого по прямому назначению. Непонятно, что он может символизировать — если это вообще символ, а не простая безделушка. Гривано вспоминает ключ, вытатуированный на его собственной груди, эмблему его полка. Девчонка видела его прошлой ночью. Рассказала ли она об этом кому-нибудь?

— А что происходило в палаццо Морозини той ночью, дотторе?

— Не сомневаюсь, что вы и сами это знаете.

— Да, — говорит Лунардо, — но сейчас я хочу услышать это от вас.

— Там читал лекцию один монах с юга, из Кампании.

— Как зовут этого монаха?

— Имени его я не помню. Его называют — и он сам себя называет — Ноланцем.

— О чем он говорил в своей лекции?

Рыбная кость втыкается в десну Гривано. Он языком прижимает ее к внутренней стороне зубов, счищая сладкое белое мясо, а затем пальцами вынимает косточку изо рта.

— О зеркалах, — говорит он. — Речь шла о зеркалах.

— И что этот Ноланец сказал о зеркалах, дотторе?

Гривано отпивает глоток из кубка.

— То немногое, что я сейчас смогу воспроизвести по памяти, возможно, покажется вам полнейшим бредом.

Лунардо смеется и сокрушенно покачивает головой. Затем наклоняется к Гривано через стол.

— Прошлой ночью, — говорит он, — брат Джордано Бруно, известный вам под прозвищем Ноланец, был взят под стражу трибуналом инквизиции. Ему предъявлено обвинение в опасной ереси. Если вы не можете объяснить мне суть крамольных рассуждений Ноланца, дотторе, будьте готовы в следующий раз объясняться перед трибуналом, ибо вас несомненно вызовут на заседание. А до той поры вы не должны покидать пределы города ни при каких обстоятельствах. Вы меня поняли?

Несколько секунд Гривано хранит оторопелое молчание. Затем всеми силами старается удержаться от гримасы облегчения.

— Инквизиция? — спрашивает он. — Они арестовали Ноланца?

— Именно так, дотторе.

У Гривано увлажняются глаза и сокращается диафрагма. Украдкой он вонзает кончик столового ножа себе в руку, дабы избежать взрыва неуместной веселости. «Обвинение в ереси! — думает он. — Чванливый мелкий выскочка теперь может гордиться собой».

Однако что-то здесь не так. Это наверняка ловушка, даже если Лунардо сказал правду о Ноланце. Привлекать сразу восемь сбиров для того, чтобы допросить одного свидетеля по столь пустячному делу? За этим скрывается нечто более серьезное.

— Добрейший синьор, — говорит Гривано, — при всем желании я не могу сообщить вам о каких-либо опасных еретических высказываниях Ноланца. Его можно обвинить в том, что он морочит людям головы заумными рассуждениями. Вздорные идеи? С этим я согласен. Но никак не ересь.

Лунардо кивает.

— Понимаю, — говорит он. — И все же поведайте мне о его лекции, дотторе.

— Как я сказал, она была очень заумной. И местами основывалась на ложных посылах.

— Вы ведь и сами проявляете особый интерес к зеркалам, не так ли?

Гривано напускает на себя гнев, чтобы скрыть за ним испуг. Усилием воли пытается вызвать у себя разлитие желчи.

— Я бы так не сказал, — отвечает он. — Не уверен, что у меня вообще есть какие-либо особые интересы. Как у всякого истинного ученого, мои интересы универсальны.

— Вчера вы совершили поездку на Мурано и посетили мастерскую семейства Серена, верно?

Вместо ответа Гривано отправляет в рот еще кусочек рыбы и запивает его вином.

— Что вы там делали? — продолжает Лунардо.

— А что обычно делают посетители стекольных мастерских, синьор? Я покупал стекло.

— Стекло, дотторе? Или зеркало?

— Зеркала, как вам должно быть известно, зачастую делаются из стекла.

— Значит, кто-то из семьи Серена изготовил для вас зеркало?

Жилка на шее Гривано бьется как птица, попавшая в дымоход; он надеется, что воротник его достаточно высок, чтобы это скрыть. Он пошире расставляет ноги и слегка отодвигается от стола, чтобы не удариться коленом, выхватывая из-за голенища стилет.

— Нет, — говорит он, — семья Серена сделала только рамку. А зеркало изготовил работник мастерской Мотта. Его зовут Алегрето Верцелин.

— Опишите мне этого человека, пожалуйста. Этого Верцелина.

— Высокий, — говорит Гривано. — Худой. Неопрятный. И совершенно безумный, насколько могу судить. Он страдает от какой-то болезни, из-за которой у него постоянно выделяется огромное количество слюны, совсем как у бешеных животных. За все время своей врачебной практики я ни разу не сталкивался с подобными заболеваниями. А почему вы спрашиваете?

— Когда вы в последний раз видели маэстро Верцелина?

Гривано устремляет взгляд на поверхность стола и постукивает по ней пальцами, как бы ведя обратный отсчет.

— Четыре дня назад, — говорит он. — Я одобрил сделанную им работу и передал ее Серене для завершения.

— А после того вы общались с маэстро Верцелином?