Зеркальный вор

Ее лицо, туго охваченное одеялом, улыбается Гривано. Глаза ее крепко зажмурены в знак решительного нежелания принять отказ. Он внимательно ее разглядывает. Многое было утрачено, и многое еще предстоит утратить — на этом фоне утрата родового имени не выглядит столь уж важной. Но отвага его предков — та гибельная отвага, которой его обделила Фортуна, — еще не угасла на этой скверной земле. И вот эта отважная девушка смогла пробудить в нем семейную гордость.

У Гривано перехватывает горло. Прокашлявшись, он наклоняется, чтобы задуть свечу рядом с постелью. Над городом разносятся двойные удары колоколов, отмечая наступление ночи; в щелях ставен теперь только тьма. И, наполнив грудь воздухом, он начинает петь — со всей нежностью, на какую способен.

Скрыт Странник ото всех миров.
Изгой царит на свалке городской.
Осколки сердца да мешок дерьма.
Дождь без конца — и зеркало пустое.

Аллен Гинзберг.

Скрытый Странник (1951)

60

Кёртис пробуждается: белый свет и чернота, голос копа над ухом. Он же — голос тренера Бэннера из школы, он же — голос полковника Ганди из Косово. Кёртис не может разобрать ни слова, но он и так знает, что говорит ему этот голос: «Ты неплохо держался, Стоун, и все-таки ты облажался». Он и сам это понимает. Веки смыкаются: он снова уходит в аут.

Время идет, как слайд-шоу на колышущейся белой простыне. Мелькают врачи и медсестры в масках и халатах. Белизна операционной; полумрак больничной палаты. Значки лас-вегасской полиции с меняющимися номерами. Сначала в этом нет никакой последовательности — все происходит как бы одновременно, — но понемногу события начинают выстраиваться цепочкой, появляются воспоминания. Он точно помнит, что Альбедо везли в «скорой помощи» вместе с ним, однако до отделения реанимации Альбедо уже не дотянул.

Очнувшись в очередной раз, Кёртис обнаруживает, что его сознание заметно прояснилось. Пользуясь этим, он пытается обследовать себя. Пересчитывает свои конечности, однако сбивается со счета. То ли чего-то не хватает, то ли, напротив, добавилось что-то лишнее. Должно быть, он повернулся влево перед тем, как на него налетели фары и бампер пикапа — судя по тому, что его правая кисть в гипсе. Повязка «восьмеркой» оттягивает назад его плечи, что означает перелом ключицы. Шины на обеих ногах, гири у торца койки — растяжки, предполагающие перелом обоих бедер.

Кёртис делает вдох поглубже. В горле жжение; рука сильно чешется в том месте, где в нее воткнута и приклеена лентой игла от внутривенной капельницы. Он должен выкарабкаться, преодолеть все это. Разумеется, не без потерь. Никто ниоткуда не выкарабкивался без потерь. На то оно и преодоление.

В него закачан целый букет сильнодействующих препаратов. И сейчас, в процессе осмысления этого факта, он чувствует, как ослабевает их действие: поднимается холодный мертвящий прилив. Так вот почему глаза его сейчас открыты, а голова худо-бедно соображает: кто-то хочет с ним побеседовать.

— Мистер Стоун?

Долговязый латинос расположился на стуле из стальных трубок рядом с моторизованной койкой Кёртиса. Одного возраста с ним или чуть моложе. Невозмутимое лицо. Не выглядит ни скучливым, ни раздраженным, отличаясь этим от большинства копов при исполнении, с которыми имел дело Кёртис. Возможно, федерал. Кто-то толковый в Нью-Джерси получил его послание.

— Кёртис? Мистер Стоун? — произносит он так, словно настраивается на разные радиочастоты. — Комендор-сержант Стоун?

— Да, — говорит Кёртис. — Я здесь.

Собственный голос кажется ему пронзительно-громким, хотя Кёртис понимает, что это невозможно. В горле как наждаком скребет. Он прочищает его кашлем, который отзывается болью в правом боку.

Латинос представляется — агент имярек — и заводит обычную в таких случаях песню.

— Департамент полиции Лас-Вегаса намерен выдвинуть против вас серьезные обвинения, мистер Стоун, — говорит он. — Я попросил начальство с этим подождать до того, как побеседую с вами. Похоже, тут вырисовывается картина более сложная, чем это казалось на первый взгляд.

— Да, — говорит Кёртис, — вы правы.

— Не хотите мне об этом рассказать?

Кёртис облизывает пересохшие губы, царапая о них язык. Он пока не ощущает внутренних болей и проводит мысленную инспекцию своего тела, как осматривают снаружи старый дом, светя фонариком в окна. Временные шины на его ногах свидетельствуют о том, что хирурги с ними еще не закончили. Видимо, он не так уж долго провалялся в отключке.

— Я хочу поговорить с женой.

Агент улыбается.

— Даниэлла скоро будет здесь, — говорит он. — Сейчас она в самолете. За ней отправят машину в аэропорт. Правда, я не могу сказать наперед, когда врачи разрешат вашу с ней встречу.

— Я под арестом?