Зеркальный вор

Откланявшись, делла Порта пересекает двор в направлении главного зала. Контарини трогает Гривано за руку и заговорщицки подмигивает, прежде чем поприветствовать кого-то еще. После секундного замешательства Гривано отходит к остальным гостям, высматривая знакомые лица и размышляя о неаполитанце. Делла Порта. Из Неаполя. Что это ему напоминает?

Лакеи начинают рассаживать гостей. За столом соседями Гривано оказываются молчаливая девушка с лицом под густой вуалью и престарелый глухой господин по имени Барбаро, один из прокураторов Сан-Марко, который вплоть до подачи первого блюда неустанно и громогласно клянет гильдию стеклодувов.

— Стекольные заводы Медичи, — кричит старик Барбаро, — выпускают вполне добротные линзы, но в этом плане им далеко до голландцев. А откуда, скажите, взялись все их лучшие мастера? Они переехали к ним от нас! Мы обхаживаем глав нашей гильдии как купеческих принцев, а они ведут себя под стать продажным девкам!

Гривано хочет вежливо возразить — хотя в этом мало смысла, ибо прокуратор все равно не услышит возражений, — и уже начинает перебирать в памяти все немногое, что знает об оптике, но тут всплывает другой, ранее занимавший его вопрос.

— Прошу прощения, синьорина, — шепотом обращается он к девушке под вуалью. — Мне только что был представлен синьор делла Порта из Неаполя. Это, случайно, не Джамбаттиста делла Порта, автор «Натуральной магии» и знаменитого труда по физиогномике?

Глаза девушки смотрят на него сквозь серые кружева, но с ее губ не слетает ни звука.

— Или, может статься, — продолжает Гривано, — он более известен вам не как выдающийся ученый, а как драматург, автор популярных комедий «Пенелопа», «Дева» и «Олимпия»?

Девушка отвечает тихим контральто, четко выговаривая каждое слово.

— Я готова признать, что синьор делла Порта выдается из ряда вон, — говорит она. — И он определенно занимается наукой. Полагаю, на этих основаниях его вполне можно назвать «выдающимся ученым».

— Кажется, вы ставите под сомнение научные заслуги синьора делла Порты?

— Отнюдь, дотторе. Я внимательно прочла оба издания «Натуральной магии» и не смею оспаривать его заслуги. Кроме того, весьма скромное образование, полученное в монастырской школе, не дает мне права рассуждать о подобных вещах. Я могу лишь, как попугай, повторять то, что слышала во время дискуссий моих более просвещенных родственников.

— А что именно вы слышали, могу я спросить?

Она смотрит прямо перед собой, и голос ее звучит еще тише.

— Если все сообщество людей науки сравнить с семейством музыкальных инструментов, — говорит она, — то Джамбаттиста делла Порта выступит в роли церковного колокола. Его труды отличает завидная ясность изложения, но никак не глубина или размах мысли.

Рассмеявшись, Гривано ловит на себе гневный взгляд престарелого прокуратора, продолжающего свою речь. Пока он обдумывает остроумный ответ девушке — скажем, с упоминанием колокольного звона, который можно «слышать, не зная, где он», — появляются слуги с огромными блюдами: тут и окорок, томленный в вине с каперсами, и свиные языки с виноградом, и кексы с пряностями или марципаном. Гривано потирает руки, поворачиваясь к девушке с намерением шутливо прокомментировать начало пиршества, и в этот самый момент она поднимает вуаль.

Это можно сравнить с падением Икара в океан: бесконечно долгим падением с неимоверной высоты, когда к этому можно привыкнуть и вообще забыть о том, что ты падаешь, — вплоть до удара о поверхность воды. Что с ним сейчас и случилось. Его легкие отказываются втягивать воздух; конечности как будто превращаются в желе. Он почти бессознательно встает вместе со всеми для молитвы и затем во время тоста Контарини, периодически поднимает кубок с мозельским вином, но при этом не слышит ничего, кроме шума собственной крови в ушах.

Чем может быть вызван столь внезапный приступ? Он не встречал эту девушку прежде и не имеет понятия, кто она такая. Кремовый оттенок кожи, заостренные черты лица, вызывающе-упрямый взгляд — да ее и красивой-то не назовешь, разве что в самом общем смысле, поскольку цветущая юность прекрасна всегда. Возможно, дело в ее природном запахе. Гривано не столько зачарован, сколько испуган. Он более не решается смотреть ей в лицо. Вместо этого его глаза неотрывно сфокусировались на столешнице и, кажется, вот-вот прожгут ее насквозь, подобно гибельным зеркалам Архимеда. В то же время перед его мысленным взором возникает другая картина: мертвый Жаворонок и розовые куски мяса, вырванные пушечным ядром из его тела и разбросанные по квартердеку «Черно-золотого орла». Но почему именно этот образ преследует его сейчас?

Старик-прокуратор возобновляет свои гневные речи; при этом с его губ, надвое деля подбородок, стекает струйка коричневого соуса.