Зеркало для героев

— Возьми мою руку, Долорес, — говорит он, придвигая к ней через стол свою открытую ладонь. — Ты же знаешь, что мы будем счастливы. Пожалуйста, возьми мою руку.

Его рука лежит на столе ладонью вверх — узкая сильная кисть, молодая кожа. Пальцы без отпечатков чуть дрожат.

Ее рука на краю стола лежит неподвижно, ладонью вниз. Розовые ногти обкусаны. Долорес смотрит на Джона — внимательно, серьезно, не моргая.

Он ждет, как никогда не ждал ничего за все свое столетие. Он ждет, двинется ли её рука, коснется ли его, ляжет ли в его ладонь?

Минута длится. Джон Крейн ждёт.

9. Змееносец — Я МЕНЯЮСЬ

Особая судьба. Странствия, неизвестность, странные события.

♂ + ♀ + ♂ Главный завет Александр Габриэль [2] Майк Гелприн, Ольга Рэйн

Оливер

Капитан Патрик Дэвидсон был огненно рыж, низкоросл и коренаст. Кротостью нрава он не отличался. В сдержанности и здравомыслии капитана также было не упрекнуть. Зато приступами бешенства, слепой верой в дурные приметы и неодолимым упрямством мистер Дьяволсон — как потихоньку называли капитана палубные матросы — славился на весь британский колониальный флот. Поговаривали, что сам генерал Клайв, командующий войсками Ост-индской компании в Бенгалии и Южной Индии, упоминая имя капитана, неизменно добавлял «суеверный осёл». Дело своё, однако, мистер Дьяволсон знал на совесть. А такелаж и рангоут «Неподкупного» — будто собственные сапоги: вплоть до выбоины на фор-брам-стеньге и штопки в галсовом углу грот-бом-брамселя.

Второй помощник Оливер Валентайн служил под началом Дэвидсона вот уже двенадцатый год. Иногда Оливер сам не понимал, как ему, младшему отпрыску аристократического девонширского рода, удалось ужиться с неотёсанным самодуром, сорок лет назад начавшим флотскую карьеру корабельным юнгой на баке. Возможно, причиной тому была фамильная черта рода Валентайнов — диковинная смесь романтичности и невозмутимости. К примеру, восьмой барон Валентайн, приходившийся Оливеру прадедом, сказал, когда смертельно усталый дворецкий, сутки скакавший в Лондон на перекладных, доложил ему о ночном пожаре, уничтожившем родовое поместье вместе с картинной галереей и конюшней: «Весьма прискорбно, что меня не оказалось поблизости. Надеюсь хотя бы, что вы успели полюбоваться сполохами пламени на фоне звёздного неба». Поместье после этого так и не отстроили, а фамильное состояние достигло опасной черты, когда убытки ежегодно превышали прибыли. Так что флотская карьера Оливера началась в пятнадцатилетием возрасте не только оттого, что море и странствия манили его, но и по необходимости.

Матросы Оливера любили. Слыл он чудаком, но не своенравным деспотом, от чудачеств которого страдают и гибнут люди, а, скорее, человеком не от мира сего, странным человеком, особенным. Второму помощнику капитана подобало ночевать в офицерской каюте на корме, а не в матросском подвесном гамаке. Столоваться в кают-компании, а не в кубрике. И, поигрывая стеком, руководить погрузкой, а не таскать на горбу в трюм ящики и тюки. Оливер Валентайн же частенько проделывал и то, и другое, и третье. Ещё он ассистировал судовому хирургу Джонсу, в охотку махал молотком, помогая старшему плотнику, а в свободное от вахт время музицировал и слагал стихи.

Дела не швах. Дела совсем не швах.
Но жизнь менять — по сути, дело чести.
Я мог бы на Британских островах
остаться. В многоакровом поместье
встречать гостей, поигрывать в крикет,
тренировать борзых, страдать от лени
и на охоте разряжать мушкет
иной раз в кабана, иной в оленя,
сидеть да у камина ноги греть,
короной скуки праведно увенчан…
Но если жизнь уже прошла на треть,
всего важнее spirit of adventure.
И этот дух — отныне мне оплот,
поскольку с ним мы, несомненно, схожи.
Прошу твоей руки, британский флот,
чтоб соль морей осела мне на коже.[3]