До полудня я придирчиво отбирал будущих кулачных бойцов, нещадно гоняя молодых хряков по пустырю, заставляя их схватываться друг с другом и охаживая строптивых розгами. Селекция — занятие непростое и требующее от свиновода изрядных знаний и навыков.
Скоро на побережье стекутся десятки тысяч птериксов и птер, желающих найти свою половину на новый сезон. Свинские бои не только зрелищны и азартны, они помогут первоходкам преодолеть робость. Ничто так не будоражит собственную кровь, как вид сочащейся и хлещущей из ран чужой.
— Учись, птенчик, — говорил я Коршулю, отбраковывая очередного кандидата, мускулистого злющего секача с круглым рылом и поросшими буйной щетиной нижними конечностями. — Видишь, силой он не обделён, но не слишком вынослив — запалился от бега. Этот, кудлатый, боится боли, а тот толстяк вообще никуда не годится — нерасторопен, слаб и труслив.
Когда настанет мой час взлететь в облака, Коршулю предстоит унаследовать не только родовое гнездовье и нажитое добро, но и моё положение. Удержаться на должности первого смотрителя весьма нелегко, так что на совесть выучить своего птенца и преемника — прямая моя обязанность.
Столичный церемониймейстер прибыл на закате, едва мы с Коршулем вернулись с фермы. Он вылез из щегольской кареты, запряжённой дюжиной ездовых свинов. Четверо подручных выбрались из неё вслед за ним.
— Где мне найти первого смотрителя, любезный? — гнусаво осведомился церемониймейстер, приблизившись.
Я поморщился от неудовольствия. Терпеть не могу важные надменные ряшки этих столичных гусаков. Не говоря об отвратительной манере таскать при себе оружие. Этот был им увешан на совесть. Два огнестрела на ремнях вдобавок к поясному клинку с золочёной рукоятью. А четвёрка сопровождающих так попросту была вооружена до клювов, словно вся компания собралась затеять тут побоище, вместо чтоб распоряжаться брачными танцами.
— К вашим услугам, — преодолев неприязнь, поклонился я. — Первый смотритель свиноферм побережья Сапсарь.
Церемониймейстер даже и не подумал поклониться в ответ. Ещё бы: важная шишка при охране — будет такой цацкаться с мелкой провинциальной сошкой.
— Я главный распорядитель брачных торжеств Павлинь, — прогнусавил приезжий. — Со мной четверо ассистентов. Надеюсь, нет нужды напоминать, что с этой минуты вы подчиняетесь мне?
Я кивнул. Нужды и вправду не было.
— Тогда будьте любезны, Сапсарь, позаботиться о нашем размещении и проживании вплоть до завершения игр. И поживее, мы устали с дороги.
Хорошо, что, в отличие от свинов, птериксы не умеют краснеть от злости и негодования. Я поклонился и велел Коршулю проводить приезжих в гостевое гнездовье. Распряг повозку и пустил ездовых пастись. Чуп, большой любитель прибрежных крабов, благодарно хрюкнул, потёрся рылом о моё плечо и потрусил к морскому берегу. Я степенно последовал за ним.
Рыжий солнечный диск уже поцеловал нижним ободом северный горизонт. Изумрудные волны с тихим плеском ласкали береговой песок. Рыбным запахом щекотал клюв свежий вечерний ветер. Склоны прибрежных холмов подмигивали оранжевыми глазами разожжённых в гнездовьях костров. Галдели высыпавшие на пляжи стайки молодняка. Хорохорились юные птериксы, которым вскорости предстояло плясать свой первый танец. Посмеивались, грациозно раскачиваясь, кокетливые птерочки. Хрюкали вразнобой свины из гнездовой обслуги, плещущиеся на мелководье. Всё было, как всегда, как обычно, в нашем уютном, обжитом, с младых перьев родном и знакомом мире.
Но когда уставшее солнце нижней половиной окунулось в море, на северном горизонте вдруг показался силуэт корабля.
Я безотрывно смотрел на приближающееся к берегу судно. С заходом солнца оно исчезло из виду, но вскоре появилось вновь, уже совсем близко, голубовато-серебристое в свете трёх полных лун и одной ущербной.
На побережье всё словно замерло, даже свины перестали возиться и брызгаться.
— Что это, господин Сапсарь? — ахнул один из соседских птенцов, завороженно глядя на север.
— Не знаю, — пробормотал я. — Откуда мне знать.
Я пребывал в удивлении — выглядел приближающийся корабль диковинно и нелепо. Он вообще походил не на корабль, а, скорее, на кочан полевого овоща капуста, что идёт на прокорм свинам. Когда же листья овоща распахнулись и опали, удивление во мне переродилось в изумление. В том месте, где подобало быть капустной кочерыжке, находилась усечённая пирамидка с овальным отверстием по центру обращённой к нам грани. И из этого отверстия наружу выбрались…
Я протёр глаза, вновь протёр их, и протёр опять, потому что не мог поверить. Это было невозможно, немыслимо, но к берегу по мелководью торопливо шлёпали вовсе не мореходы, а свины, причём не обнажённые, как любой из них, а выряженные в чудовищное тряпьё, которое и тряпьём-то назвать было зазорно — до того несуразно оно выглядело.