Зеркало для героев

Я обмер, не в силах двинуться с места. Свинов было двое — рослый черногривый самец в диковинном буром балахоне и миниатюрная, едва достающая ему до плеча белобрысая самка в чём-то зеленоватом, отдалённо напоминающем попону, что на привалах набрасывают на разгорячённых ездовых, чтобы те не помёрзли.

Я пришёл в себя, лишь когда оба свина оказались в двадцати шагах и рослый самец, нелепо размахивая лапами, подал голос.

«Помогите нам, — тыча хватателями в направлении раскинувшего по воде листья капустного кочана, хрюкал он. — Пожалуйста! Мы потерпели крушение, детям необходима помощь».

«Базиль, постой, — взвизгнула самка. — Это же… — она внезапно шарахнулась, словно напуганная до полусмерти. — Это же скопцы, все до единого, кто-то оскопил их. Возможно, рабы или евнухи в чьём-то гареме».

Рослый хряк заозирался по сторонам. Мне стало вдруг страшно, сам не понимаю, отчего.

«Пускай скопцы, — в басовитом хрюканье явственно проступила неуверенность. — Но они цивилизованы, это же очевидно. Жилища, огонь, прирученные животные, — самец махнул лапой в сторону застывших в изумлении птериксов. — Города, что мы видели с орбиты, морские суда, наземные караваны».

Отбросив страх, я зашагал к этим невесть откуда взявшимся животным. В конце концов, кому, как не мне, первому смотрителю побережья, следовало навести здесь порядок.

— Эй, ты, — крикнул я самцу. — Ко мне! Бегом! Живо!

Он шагнул вперёд, тушей заслонив самку, и развернулся ко мне рылом. Пару мгновений самец нахально глядел на меня в упор. Затем хрюкнул отрывисто:

«Боже мой! Марша, этот пингвин пытается говорить».

— Ты что, не слышал? — я стал терять терпение. — Ко мне, я сказал! К ноге!

Я выдернул из-за пояса плеть, которой погонял ездовых, и наотмашь хлестанул ею по береговой гальке. Пугливо вскинулся и на четвереньках посеменил ко мне Чуп. Я дал ему пинка, чтобы не мешался под ногами. Чуп обиженно хрюкнул и припустил прочь.

«Я, кажется, поняла, — истерически взвизгнула у хряка за спиной самка. — Эти скопцы не люди! Они… они животные. Базиль, у них всё наоборот. Боже, какой кошмар!»

— Что здесь происходит?! — прогремело у меня за спиной.

Я обернулся на голос. Раскачиваясь на ходу, к берегу косолапил господин Павлинь в сопровождении свиты.

— Свины взбесились, господин церемониймейстер, — угодливо объяснил кто-то из соседских птенцов.

— Из повиновения вышли, — поддакнул другой. — Приплыли в большом корыте. И нацепили на себя одежду, будто благородные птериксы.

«Это, кажется, их начальство, — донеслось до меня хрюканье самца. — Не волнуйся, милая, мы с ними договоримся. Дети…»

Павлинь поравнялся со мной и мгновение-другое пристально глядел на невиданное доселе зрелище.

— Ваши подопечные, Сапсарь? — презрительно бросил он. — Свиной бунт, как я погляжу?

— Да нет же, — мне вновь стало страшно, но на этот раз не за себя, а за этих пришлых свинов, которые, кажется, были не вполне животными, а может статься, и не животными вовсе. — Позвольте, я вам всё объясню. Это…

— Оставьте свои объяснения при себе, — надменно буркнул Павлинь и кивнул свите.

Один из его подручных сноровисто бросил аркан. Схватился за выю, силясь разорвать захлестнувшую горло петлю, самец. Не сумел и рухнул навзничь. Самка заполошно взвизгнула и отскочила назад, в воду. В её хватателях внезапно появился воронёный предмет, отдалённо напоминающий самострел.

«Марша, беги, — бился на береговой гальке хряк. — Беги же!»

Самка вскинула воронёный предмет, наводя его на спешащих к ней подручных Павлиня. Не сходя с места, церемониймейстер хладнокровно прицелился и выстрелил из обоих стволов.

«Гады, — хрипел, умирая, самец, которого свита рубила саблями. — Гады… Пингвины… Сволочи».

Когда суматоха на берегу улеглась, убитых свинов баграми оттащили прочь, а тучи заполонили небо и погасили луны, я разделся, ступил в воду и нырнул. Мне было тоскливо, и слякотно, и горько на душе, и я сам толком не знал, какая сила заставила меня вскарабкаться на распластанный капустный лист, оказавшийся твёрдым, слегка пружинящим под ногами. Опасливо ступая, я добрался до овального отверстия в передней грани усечённой пирамидки. Переминаясь с ноги на ногу, постоял в нерешительности, набрался духу и шагнул в проём.

Внутри был невесть откуда исходящий тусклый свет и забранное белой тканью ложе, на котором жалостливо поскуливали двое поросят шести-семи лун от роду. Они явно были из одного помёта, похожие друг на друга, хотя и не одинаковые. Я долго молча смотрел на них. Затем упрятал обоих под мышки, зафиксировал держательным оперением, выбрался наружу и на спине поплыл к берегу.

— Ты поступил правильно, Сапсарь, — сказала Идолга, осмотрев поросят и велев срочно звать из яслей кормилицу. — Я думаю, эти свины особенные.

— Куда уж особеннее, — проворчал я. — По всему видать, в северных льдах…

— Они не с северных льдов, — прервала Идолга. — Я думаю, это не наши свины. Не из нашего мира. Что, если ты оставишь их при себе? Твой долг — выкормить их.