Зеркало для героев

— Я не хочу никуда отсюда уходить, — сказала Яна тихо. — Мне было холодно и жутко. Я бежала. Не могла согреться. Меня хватали. Везде было темно, люди, чудовища, звери рычали и разговаривали со мной, даже не знаю, что было страшнее. А потом я нашла это место. И платье. И лицо. В замке играет музыка. Коридоры и лестницы меняются, иногда ведут в интересные места. С башни красивый вид…

Я показала ей нарисованную карандашом карту. Она кивнула, показала пальцем.

— Вот тут, кстати, вчера в полдень что-то странное было. Белый свет крутился воронкой. Повисел и исчез. Я раньше такого не видела.

— Это мой папа открывает для меня путь обратно, — сказала я. — Я сама еще не умею… Здесь, — я обвела пальцем карту, — твоя спокойная зона. Ты, наверное, играла в принцесс в детстве. Мама тебе сказки читала, да? Я понимаю, что тебе нужно набраться сил, что страшно и хочется покоя…

Я задрожала, вспомнив труп в яме у дерева, кошмарное мертвое лицо, и ощущение горя и необратимости совершенного зла. Вздохнула, собралась с духом и продолжила.

— Яна, подумай о тех девочках, с которыми случится то же, что с тобой. Им будет так же больно, и они будут в ужасе бежать сквозь мрак, глубже и глубже в смерть. И их мамы и папы будут метаться по дому, и звонить в милицию, и пить корвалол или водку, и сидеть у окна, слушать шаги на улице, надеясь, что это возвращаются их мёртвые дочки… Яна?

Она кусала губы и напряженно думала, часто моргая.

Папа сказал: «Его необходимо остановить.» Я знала, что одной из причин, по которым он так решил, был его страх за меня — страх, что меня стукнут по затылку и свяжут, что убийца подкрадется незамеченным, неузнанным, в темноте. Что у меня не будет шанса ударить в ответ и победить, а будет лишь беспомощность и животный страх. А потом — смерть. И обжигающий холод летума, в котором расходится, как пар на морозе, живое тепло. Пуфф — и нет. Поэтому папа и решился отправить меня на риск. Чтобы я пошла и нашла убийцу сама — будучи сильной, подготовленной и вооруженной. Не жертвой. Разведчиком.

Девчонка кивнула сама себе, подняла на меня глаза. Её лицо осунулось, стало более загорелым. Волосы заплелись в тугие косы. Длинное платье исчезло, теперь Яна была одета точно так же, как я.

— Я готова, — сказала она. Оглядела меня, потом себя.

— Чего джинсы-то рваные?

— Собаки из деревни, — сказала я. — Так они здороваются. Быстро ты решилась.

— У меня сестра. Мелкая. Машка. Пятый класс, тоже в нашей школе. Я думала над тем, что ты сказала, и вдруг поняла, что он у школ охотится. Только что дошло. Машина вот такая, — она кивнула на валун рядом, и его очертания расплылись, вытянулись, стали синей «шестеркой», чуть смазанной, номеров было не разобрать. — Я её и раньше видела несколько раз, когда домой возвращалась. А тут задержалась после кружка краеведческого, библиотекарша помочь попросила. Мужик сказал — садись, подвезу, я знаю куда, мы с твоим отцом пару раз вместе рыбачили… — она тоскливо застонала, сжимая кулаки.

— Его самого можешь показать? — спросила я, глядя на машину. Она выглядела смутно знакомой, как будто я её совсем недавно…

Яна закричала в ужасе — машина вытянулась, почернела, отрастила руки и ноги и пошла на нас, глухо рыча, бугрясь мышцами.

— Сууучки мелкие, — загрохотал жуткий голос, — ах вы ж сууу…

Я рванула с бока мотоцикла стальную жердь. Ни разу еще я не билась против настоящего противника, только против тех, кого изображал папа, когда мы бегали ночами на тренировки в заброшенный ангар. Папа старался, проявлял актёрское мастерство — рычал, гудел, прыгал высоко, атаковал с неожиданных сторон — но было весело, даже когда я сломала палец или свезла морду о бетон. А сейчас спину от страха ломило холодом, как будто к копчику была прицеплена ледяная гиря. Но тело помнило. Прыжок, удар, подсечка, удар. Чудовище упало, но дотянулось рукой — пальцы вытягивались, удлинялись, прорастали когтями, острыми, как ножи. За секунду до того, как я разбила ему голову, оно располосовало бок моей куртки, чуть не дойдя до тела. Умерев, чудовище застыло и рассыпалось каменной крошкой. В тишине я слышала свое тяжелое дыхание, хрип, всхлипы. Потом поняла, что всхлипы — это Яна.

— Прости, Тань, — сказала она. — Я поэтому и боюсь возвращаться, и вообще из замка выходить. Жуть такая.

Я распахнула свою рваную куртку, показывая ей портупею с ножом и кобурой.

— Как я дерусь, ты видела, да? Не бойся. Залезай в коляску.

— А можно мне плеер? — попросила Яна. — Я тоже «Чёрный альбом» слушала. Две недели на столовке экономила, чтобы кассету купить. Ой, а это что у тебя в рюкзаке, конфеты? А шоколадных нету?

Я завела мотор, руки всё ещё тряслись, дыхание застревало в горле.

— Минздрав прав, — пробормотала я. — Больше не буду курить.

— Моя ладонь превратилась в кулак, — подпевала Яна, качая головой в наушниках. — Вот так.

— Вот так, — подтвердила я, резко отжала сцепление (прости, папа) и мы рванули через золотистое поле к лесу, в котором под Янкиным взглядом деревья расступались в широкую просеку.