Зеркало для героев

Меня он любил сильнее. Мы часто ездили кататься, я и он. Джим опускал верх, и мы мчались, мчались из тесного Лондона — на север, на запад, с белым утесам, к зеленым полям, мимо древних курганов.

Тогда мне казалось — он был счастлив, только тогда, только со мной.

Мы ездили на большую вечеринку в Кембридж, встречу выпускников.

После Джим сидел в машине со своим старым товарищем, с которым они вместе с двенадцати лет учились в частной школе, а потом в университете. Они почти не разговаривали, просто сидели рядом, смотрели, как под набережной в свете фонарей течет река Кам, передавали друг другу бутылку джина, который пили неразбавленным прямо из горлышка. Товарищ Джима был очень смугл и светлоглаз, с чувственными губами и высокими скулами. Когда их пальцы на мгновение соприкасались на бутылке, оба вздрагивали.

— Я решил жениться, — сказал товарищ. — Через полгода. Она очень красивая. Ее зовут Памела. Приедешь на свадьбу?

— Нет, — ответил Джим, подумав. — Но я, наверное, тоже женюсь.

Они еще долго молча сидели в наэлектризованной темноте, полной прошлых страстей и невозможных желаний.

Джим гнал по ночной трассе, как сумасшедший. По радио зазвучала «Быстрая машина» — нежная мелодия под речитативом про любовь, скорость и свободу быть тем, кто ты есть. Я поймала взгляд Джима, устремленный на опору стремительно приближающегося моста и едва не закричала. С усилием я взорвала реальность, на секунду став женщиной на пассажирском сиденьи, протянула руку и переключила радио. Джим успел повернуть голову и меня увидеть, его лицо отразило безграничное удивление, неверие, но песня прервалась, машину заполнил бубнеж какого-то старика про злоупотребления в парламенте, и опора моста пронеслась мимо.

Джим остановился за ближайшей заправке, купил кофе и выпил его, дрожа и глядя на мое сиденье.

Он сделал предложение Кейти прямо в машине. Кольцо было от Тиффани, с сапфиром, окруженным мелкими бриллиантами. Джим сказал, что камень того же цвета, что и ее глаза, хотя это было серьезным художественным преувеличением. Кейти разрыдалась.

— Да, — всхлипнула она. — Конечно, да, мой хороший…

Она была так счастлива в этот день, что казалась необыкновенной красавицей. Мне очень хотелось погладить ее по голове и строго-настрого наказать Джиму ее не обижать.

Он старался. Он был очень добр и внимателен с нею. Они ездили в круизы и часто навещали ее родителей. Он дарил ей то, что она любила — первое издание «Волшебника страны Оз», лысого котенка в теплой корзинке, новенький вокмэн с песнями о любви, когда на рынке появились компакт-диски.

Она его любила все сильнее, ей все время хотелось к нему прикасаться, гладить по плечу, по коленке, но он этого не любил, и иногда я видела, как она сцепляет руки, сплетая пальцы, чтобы удержаться.

Она ревновала ко мне, я видела.

— Что я делаю не так? — иногда спрашивала она, и в отчаянии била меня по приборной панели и по сиденьям.

Даже если бы я могла, я не знала, что ей ответить.

В новостях по радио захлебываясь, говорили об одном — Советский Союз закончился. Отделилась Латвия.

Отделилась Украина. Айзерба-что-то, и другие страны с длинными азиатскими названиями. Империя пала, жупел коммунизма больше не был страшен. Европа выдохнула.

— Войны не будет, — сияя, сказала Кейти и положила руку на живот. — Джим, это же значит, что ядерной войны можно больше не бояться. Теперь все изменится, все устройство мира, весь расклад в обществе…

Джим невнимательно кивнул, он был очень рассеян и несчастен в последнее время. Кейти хотела еще что-то сказать, но он сделал радио погромче, она пару раз открыла рот, да так и не решилась. Сидела, сцепив пальцы, и чуть не плакала.

Джим отвез ее к родителям на уикэнд, у него в городе было много работы, он не хотел, чтобы она скучала.

Он остановился купить кофе и согласился подвезти симпатичного кудрявого итальянского паренька-туриста, который автостопом осматривал графство Суррей, очень плохо говорил по-английски, а через полчаса положил руку Джиму на бедро и крепко сжал. Джим окаменел, сглотнул, потом остановил машину и велел пареньку убираться.

— Перке? — крикнул тот, вываливаясь на обочину со своим рюкзаком. — Перке, ступидо?

Джим гнал меня, крепко сжав челюсти, и глаза у него были страшные.

В своем крохотном гараже под таунхаусом он закрыл ворота изнутри и подложил под щель внизу скатанный брезент. Не выключая двигателя, уселся в машину и достал из бардачка бутылку джина.

— Покажись, — попросил он меня, свинчивая крышку и делая большой глоток.

У меня получилось показаться ему не сразу. Но по мере того, как моноксид из выхлопного газа связывал красные клетки в его крови, не давая им забирать кислород, по мере того, как он умирал, я становилась все сильнее.

— Я, знаешь, вообще никогда не был счастлив, — говорил он, отхлебывая. — Не знаю, почему. Наверное, такое свойство. И никогда не хотел никого разочаровывать…