Зеркало для героев

— Просто брось. Так, как бросают женщин в вашем мире.

— Что за дичь? — ахнул Олесь. — Почему?

С минуту Лайма молчала.

— Вериль начался, — сказала она, наконец. — Наши мужчины, когда берут женщину за себя, знают, чем он заканчивается. Но идут на это потому, что так повелось в нашем мире.

Олеся передёрнуло. Он ошеломлённо потряс головой, слова Лаймы звучали зловеще.

— Чем же заканчивается вериль? — с досадой спросил он.

— Ты не поймёшь.

— Так объясни мне.

— Я не могу. «Верилю» нет объяснений. Ни на одном языке.

Олесь нервно заходил по каюте. Остановился.

— У меня нескромный вопрос, — сказал он. — Мне раз за разом становится лучше с тобой по ночам. А тебе со мной?

— И мне.

— Но я не изменился, я такой же, возможно, не слишком умелый. Получается, что изменилась ты. Вопрос: почему?

Кожа Лаймы стала цвета червонного золота.

— Это вериль, Олесь. Мы уже вступили в него. Но зашли ещё не слишком далеко. Ты отпустишь меня?

— Нет, — сказал Олесь твёрдо. — Не отпущу. Что бы этот вериль ни означал. Плевать я на него хотел.

— Напрасно, — прошептала Лайма. — На вериль плевать нельзя.

* * *

— Снова здорово, — буркнул Шандор. — Наши истории развиваются параллельно. Аолла тоже едва не каждый день талдычит мне про вериль. И просит её отпустить.

— Похоже на то, что этот вериль угрожает тем, кто в него вступает, — произнёс Олесь задумчиво. — Неясно только чем.

— Я никакой угрозы не ощущаю, — пожал плечами Шандор. — Девочки нервничают, это бывает. Мы ведь купили их, а по сути — взяли на четыре года в аренду. Вот они и думают о том, что будет с ними, когда станут больше не нужны.

— А ты как считаешь?

Шандор рубанул воздух ребром ладони.

— Никак, — сказал он угрюмо. — Ты меня знаешь: я циник, и к бабам отношусь соответственно, будь эти бабы хоть трижды красавицы с чуждым геномом. Но тут что-то особенное, сам не пойму что. Аолла, конечно, славная девочка, но во Вселенной живут миллиарды ничуть не хуже. Видимо, я всё-таки привязался к ней, хотя привязываться вовсе не думал. Что поделаешь, в наших-то обстоятельствах. Однако держаться за её юбку я точно не собираюсь.

Продолжать разговор Олесь не стал. Он тоже привязался к Лайме и проводил в её обществе всё свободное от вахт и бортовой рутины время. Он с удовольствием болтал с ней, дурачился, шутил и смеялся лигирянским шуткам. Обменивался историями, обсуждал древние и современные фильмы. Иногда отключал гравитационную установку, и они, держась за руки, летали в невесомости.

Разница в образовании сгладилась и стала незаметной. Олесю часто казалось, что лигирянка в интеллектуальном плане больше не уступает ему. Иногда он отчётливо чувствовал, что Лайма в следующую секунду скажет или сделает, и неизменно угадывал. Сначала Олесь удивлялся неожиданно открывшимся способностям к ясновидению, потом перестал. В конце концов, он прожил с Лаймой бок о бок без малого два года и за это время достаточно хорошо её изучил.

За месяц до расчётной даты прибытия Олесь обрезал палец, зацепившись за зазубренную скобу в трюме, когда проводил плановую инспекцию груза. Вернувшись в каюту, он обнаружил, что палец у Лаймы также залеплен пластырем. Тот же, что у него — указательный, на правой руке.

Вот оно что, понял Олесь. С ними стали происходить одни и те же вещи. Мало того, что они зачастую хором произносили одинаковые фразы на одном языке. Иногда Олесь даже видел, о чём Лайма думает. Не глазами видел, а иным, внутренним зрением. У них образовалась синхронность в поступках, в событиях, в мыслях. Или, скорее, даже не синхронность, а близость. У них даже зубы ныли одновременно.

Ещё через неделю Лолла слегла с головной болью. С ней это происходило не впервой, кибернетический доктор поставил привычный диагноз «мигрень» и прописал покой. Однако на этот раз вместе с Аоллой слёг и Шандор, голова у которого в последний раз болела лет семь назад, когда на неё свалилась плохо закреплённая пудовая балка в трюме. Через пару дней, впрочем, мигрень у обоих бесследно прошла.

Олесю было не по себе. Он чувствовал, что начинает понимать, о чём говорила Лайма, когда речь заходила о вериле. Но только лишь начинает.

* * *

На Гимероте дальнобойщиков ждали и приняли со всем радушием. Поселение на экваторе планеты отчаянно нуждалось в технике. В людях, впрочем, оно нуждалось ещё больше.

— Может, останетесь? — уговаривал мэр на следующий день после того, как «Одиссей» состыковался с орбитальной станцией и встал под разгрузку. — Здесь прекрасный климат, плодородная земля и богатые месторождения металлов. Каких-нибудь двадцать лет, и колония превратится в центр галактического масштаба. Мы все станем богачами, но сейчас каждая пара рук на счету. Вы, парни, ко всему с жёнами — подумайте, ваши дети…

— Не будем об этом, — прервал мэра Шандор. — Мы с напарником хотели бы спуститься в селение.

— Да-да, конечно, я распоряжусь.